чему обеспечивалась синхронизация действия, когда животных вновь объединяли в пару и давали команду, по которой они начинали тянуть одновременно — получается, что, по сути, случайно. Когда тем же шимпанзе впоследствии дали задачу, несколько отличающуюся от предыдущей, чтобы исследовать перенос, все пары вернулись к некооперативному поведению. (Описание исследования с еще более существенной дрессурой см. в работе Savage-Rumbaugh, Rumbaugh, Boysen 1978.)

В более успешных опытах с незначительной дрессурой или без нее в большинстве случаев координация действий между шимпанзе заключалась в том, что они обучались воздерживаться от действия (то есть ждать) до тех пор, пока партнер не окажется на своем месте и не выкажет готовности действовать (Chalmeau 1994; Chalmeau, Gallo 1996; Melis, Hare, Tomasello 2006a, b). Нет ни одного опубликованного экспериментального исследования (однако есть несколько неопубликованных работ с отрицательным результатом, включая два исследования, проведенных мною с коллегами), где шимпанзе сотрудничали бы, играя разные взаимодополнительные роли. Результативными оказались только такие исследования, где от шимпанзе требовалось параллельно выполнять идентичные роли, например, одновременно что-то тянуть.

В успешных опытах с параллельными ролями практически не наблюдалось коммуникации между партнерами (Povinelli, O’Neill 2000; Melis, Hare, Tomasello 2006a, b; Hirata, Fuwa 2006), хотя Кроуфорд в своей работе отмечает, что норовистой особи могло и достаться от партнера (Crawford 1937). В группах шимпанзе, охотящихся в естественной среде обитания, намеренная коммуникация также наблюдается крайне редко, если вообще имеет место (т. е. в коммуникации нет ничего такого, что заставило бы усмотреть за ней функцию координации действий).

Согласно этим данным, совместной деятельности, подобной той, что наблюдается у человека (групповой деятельности, в интенциональную структуру которой входят как совместная цель, так и взаимодополнительные роли), у человекообразных обезьян не бывает. И в самом деле, трудно вообразить себе двух шимпанзе, которые добровольно решили бы сделать вместе даже что-нибудь нехитрое: например, перетащить тяжесть или изготовить орудие.

Почему же шимпанзе и другие человекообразные обезьяны не сотрудничают друг с другом так, как люди? Одно из возможных объяснений состоит в том, что они не рассматривают своего партнера как отдельного участника событий и не понимают, что он воспринимает и каковы его цели (Povinelli, O’Neill 2000). Поскольку цели и содержание восприятия других индивидов не воспринимаются непосредственно и, следовательно, требуют умозаключения, мы и сами поначалу полагали, что постижение чужих целей и представлений и раскрытие их взаимодействия в рамках целенаправленного акта доступно только человеку (Tomasello, Call 1997). Однако новые исследования, многие из которых обсуждались выше, в разделе 2.4.1, заставили нас кардинально изменить свою точку зрения. Человекообразные обезьяны понимают, что у других есть цели и представления, и даже понимают, как эти составляющие соотносятся друг с другом в рамках преднамеренного, а быть может, и разумного действия. Следовательно, причина того, что они не способны к такому же сотрудничеству, как люди, коренится в чем-то еще. Для читателя не будет неожиданностью наше предположение, что хотя человекообразные обезьяны и понимают действия другого как независимого субъекта, обладающего собственными намерениями, у них нет ни навыков, ни потребности ставить совместные с другими цели, участвовать в актах совместного внимания или в иных формах проявления совместных намерений.

Эту интерпретацию подтверждают результаты наших недавних экспериментов. Варнекен, Чен и Томаселло (Wameken, Chen, Tomasello 2006; см. также Warneken, Tomasello 2007) вовлекали детей в возрасте 14–24 месяцев и трех выросших в неволе шимпанзе-подростков в выполнение четырех заданий, требовавших сотрудничества: это были две задачи на достижение конкретной цели и две социальные игры, в которых не было никакой конкретной цели, кроме самой игры (например, партнеры использовали нечто вроде батута для совместного подкидывания мячика в воздух). Партнер-взрослый в определенный запланированный момент переставал участвовать в процессе, что было необходимо для того, чтобы оценить степень вовлеченности испытуемого в совместную деятельность. В исследовании были получены вполне однозначные и внутренне согласованные результаты. В заданиях, предполагавших решение конкретной задачи, шимпанзе относительно успешно координировали свое поведение с поведением партнера, подтверждением чему стал тот факт, что они часто добивались успеха в достижении желаемого результата. Однако интереса к социальным играм они не выказывали и, как правило, отказывались принимать в них участие. Что наиболее важно, когда партнер-человек прекращал играть свою роль, ни один из шимпанзе не предпринял коммуникативной попытки вовлечь его вновь, даже в тех случаях, когда шимпанзе были, казалось бы, высоко мотивированы достижением Желаемого результата — и, следовательно, совместной с партнером Цели у них не было. Дети, напротив, сотрудничали с экспериментатором как в задачах на достижение конкретной цели, так и в социальных играх. Более того, иногда они даже пытались превратить задачу на достижение конкретной цели в социальную игру, засовывая полученное вознаграждение обратно в аппарат, чтобы начать сначала. Само по себе сотрудничество с экспериментатором оказалось для них важнее, чем достижение конкретной цели. А главное, когда взрослый переставал участвовать в процессе, дети активно пытались вовлечь его снова, вступая с ним в коммуникацию: следовательно, у них складывалась совместная с партнером цель, к которой они теперь пытались его вернуть. В общем и целом, дети вступали в сотрудничество ради сотрудничества, тогда как участие шимпанзе в совместной деятельности было более индивидуалистичным.

Эта интерпретация подтверждается также и данными недавнего лонгитюдного исследования, где у тех же самых трех шимпанзе оценивалось развитие целого спектра социально-когнитивных навыков (Tomasello, Carpenter 2005; см. также Tomonaga et al. 2004). Было обнаружено, что шимпанзе не слишком отличаются от маленьких детей по социально-когнитивным навыкам, носившим более индивидуалистичный характер: например, таким, как понимание того, что воспринимают и какие цели перед собой ставят другие. Но в наборе простых задач на сотрудничество, где человек и шимпанзе должны были играть взаимодополнительные роли (например, человек протягивал дощечку, а шимпанзе клал на неё игрушку), если человек понуждал шимпанзе обменяться ролями, то шимпанзе этого не делали, либо просто продолжали осуществлять свои действия безотносительно к тому, что делает человек. Маленькие дети в аналогичных опытах не только с готовностью брали на себя противоположную роль, но еще и выжидательно смотрели на взрослого, предвосхищая, что он тоже будет играть новую для себя роль в их совместной деятельности (Carpenter, Tomasello, Striano 2005). Мы интерпретируем это так, что ребенок способен увидеть совместную деятельность, включая совместную цель и взаимодополнительные роли, «с высоты птичьего полета», в формате единой репрезентации, что позволяет ему в случае необходимости осуществить обмен ролями. Шимпанзе, напротив, способны взглянуть на свои действия только со своей собственной точки зрения, а на действия партнера — со стороны, но целостной картины взаимодействия у них при этом нет — а значит, по сути, для них