Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ее зовут Меймуна, — прошептал женский голос сзади Расима.
Меймуна, сделав несколько шагов с супругом, остановилась, а Поверенный прошел дальше, к краю овального стола.
Он сделал паузу, а потом стал говорить по-каморкански. Возникший за его плечами переводчик переводил речь на русский.
Поверенный, как и предписывал дипломатический этикет, поблагодарил собравшихся, затем произнес протокольную речь и пригласил всех в смежную с холлом комнату.
В этой комнате был небольшой кинозал. Гости уселись в кресла, свет в зале погас, и на экране стали демонстрировать фильм о Каморкане, который через микрофон переводил переводчик.
Когда фильм закончился и зажегся свет, Меймуна по-русски пригласила всех в холл.
За время отсутствия гостей салфетки с блюд были убраны, и перед присутствующими предстали насаженные на маленькие шпажки бутерброды с сыром и ветчиной, скрученные рулетики из солонины, фрукты свежие и сушеные, орехи и, конечно, огромное количество маленьких пирожных, самой различной формы — от кубиков до шариков и звездочек.
В кувшинах багрово темнел напиток, который все приняли за красное вино. Однако это был гранатовый сок. В Каморкане не было принято подавать алкоголь на официальных приемах.
Гости приступили к трапезе, и вскоре, несмотря на отсутствие спиртного, разговор пошел оживленнее. Вокруг стола образовались микроколлективы, которые жили своей жизнью и прерывали свое общение только для того, чтобы пообщаться с Поверенным, который подходил к каждой такой группе.
Возле Расима оказалась бойкая девица с блокнотиком и диктофоном.
— «Знамя юности», — произнесла она. — Вы представляете…
— Самого себя, — ответил Расим.
— А как вы сюда попали?
— Из любопытства, — сказал Расим. — В студенчестве мне были любопытны произведения Ахундова…
— А кто такой Ахундов? — спросила девица.
— Это азербайджанский просветитель, — произнес чей-то голос.
— О, как интересно, — прощебетала девица, отвела Расима в сторону и стала спрашивать, перескакивая с литературы прошлого на литературу современную.
— Минуточку внимания, — произнес чей-то голос.
Расим оглянулся. Сзади него стоял переводчик и Поверенный.
— Наш друг, — переводчик представил Поверенному Расима, — исследователь восточной поэзии.
— Ошень приятно, — сказал Поверенный по-русски, пожал Расиму руку и двинулся к следующей группе гостей, не обратив внимания на журналистку.
Немного ошарашенный тем, что его знает переводчик, Расим хотел продолжить разговор с корреспонденткой, но та, оскорбленная невниманием Поверенного, отошла от него.
Внезапно перед ним возник рослый брюнет в безукоризненном костюме и на ломаном русском языке, но довольно ясно сказал:
— Эрдемир-бей просил извиниться перед вами, срочные дела вынудили его ехать в Москву. Но послезавтра он ждет вас в представительство в восемнадцать часов и компенсирует вам то внимание, которое вы не получили на сегодняшнем приеме.
— Да нет, — сказал Расим, — я вполне доволен приемом.
После сказанного брюнета вдруг замкнуло. Он открыл рот, но ничего не мог сказать. И Расим догадался, почему. Брюнет не мог понять, доволен Расим приемом или нет. Сочетание таких слов, как «да» и «нет», ввело его в ступор.
— Все хорошо, — четко произнес Расим. — Передайте Эрдемир-бею, что я очень доволен приемом и буду у вас в представительстве послезавтра в восемнадцать часов.
— Меня зовут Бахадыр, — сказал брюнет, — я все передам Эрдемир-бею.
Виктор Сергеевич
Жена Виктора Сергеевича никогда не была за границей, потому что Виктор Сергеевич, работая в других странах, отдыхал только дома.
Виктория Павловна за четыре десятилетия жизни с Виктором Сергеевичем притерпелась к его частым командировкам. Жили они в доме, который можно было назвать служебным, многие его сотрудники знали друг друга по совместной работе, и ей не было необходимости говорить окружению, что муж у нее инженер-нефтяник и работает вахтовым методом в Сибири.
Мужа она встретила ровно, сразу же увезла его на дачу, где нужно было подвязывать помидорные кусты, а она не могла делать этого из-за болей в спине.
— Где ты так успел загореть? — в первый же день спросила она.
— В Москве, — ответил он ей, — в центральном госпитале. Там не только лечат, но и по желанию назначают разные курортные процедуры, солярий, например.
— Ну-ну, — сказала жена. — А чего ж это ты из Москвы мне ни разу не позвонил.
— Неправда твоя, — ответил Виктор Сергеевич. — Я же звонил тебе от Ветковского.
На третий день пребывания в дачном поселке под Дзержинском, Виктория Павловна вдруг вспомнила, что Виктору Сергеевичу звонил молодой человек с нерусским именем.
— И как же ты могла не сказать мне об этом сразу? — заволновался Виктор Сергеевич. — Ты хоть имя его записала?
— И имя, и телефон, но все это осталось дома на тумбочке. Его зовут, по-моему, Рустамом.
Уже на следующий день Виктор Сергеевич был дома и разыскал лист с записями жены. На нем было записано «Расим — 1988», а далее шел номер телефона.
Он тут же набрал его. К телефону долго никто не подходил, а потом все же трубку взяли.
— Здравствуйте, — произнес Виктор Сергеевич.
— Здравствуйте, — ответил старческий голос с легким акцентом.
Конечно, это не был тот, кто был ему нужен, и Виктор Сергеевич попросил пригласить Расима.
— Если вы Виктор Сергеевич, то я ему передам, что вы звонили, — ответил старческий голос, и трубку положили.
Конечно, Виктор Сергеевич мог обидеться на некоего Расима, но он не сделал этого. Шестым чувством разведчика он понял, что парень или мужик шифруется не просто так. Значит, тому есть причины.
Пока он рассуждал так, раздался телефонный звонок.
— Здравствуйте, Виктор Сергеевич, — произнес молодой голос, но все с таким же легким акцентом, как и тот старик, который отвечал ему только что по телефону. — Я учился у вас в 1988 году в «поле».
Все стало на свои места. «Полем» называли подразделение Высших курсов, которое готовило контрразведчиков-запасников на военное время. Собственно, именно в 1988 году оно и перестало существовать. Истеблишмент СССР ждал прихода «социализма с человеческим лицом», а зачем такому социализму контрразведка, да еще в военное время?
— Я звоню вам из автомата.
— У тебя проблемы? — догадался Виктор Сергеевич.
— Да.
— Где мы встретимся?
— Боюсь, что я под колпаком.
— Ты не хочешь прийти ко мне домой?