Я успел его толкнуть. И выскочил сам, пусть мне по локтю больно ударила резиновая оплётка двери.

Стоял и думал, какую же сейчас взваливаю на себя ответственность. Но страшно не было.

– Ты же сам говорил, как тебе стало тяжело уходить не прощаясь. Как ты устал от этой роли. Как их жалко.

После развода Максим жил один. Детей не было. Как-то раз подвез некрасивую женщину, с которой познакомился в самолете. И остался у нее до утра. Был нежен и молчалив. Соврал ей, что моряк торгового флота. Часто и надолго уходит в море. И именно поэтому его бросила жена. «Какая же она дура», – сказала женщина, лежа у него на плече. Выпрашивала у него всем телом ласку, словно кошка. В свои одинокие почти сорок. Утром спросила: «Ты позвонишь? Только скажи честно». Он сказал «да». И увидел, какими счастливыми стали глаза.

Я выслушал эту историю и спросил:

– Зачем?

Чай остывал, но мы не спешили.

– Жаль ее стало.

– Жаль? А то, что она теперь ждать тебя будет?

– Память останется, – сказал он спокойно. – Что у нее тоже чудо было. Одиноких много, а чудес мало.

Я сидел и думал, что ему сказать. Нельзя так с женщинами… Но он был не прав и в то же время как-то удивительно прав.

– То есть ты теперь моряк торгового флота? – уточнил я наконец.

– Дальневосточного.

Через месяц я его спросил:

– Татуировку еще не набил? Краба? Или якорь?

Максим закатал рукав. Демонстративно.

– Пугаешь, – сказал я. – Надеюсь, до похищений имущества, как в случае с с товарищем Бендером и мадам Грицацуевой, дело не дошло?

– Не, я не по этой части, – отказался он.

– По чудесам?

– Типа того.

– И что, они счастливы?

Он думал. Долго, глубоко.

– В наш вечер – да.

– Время, – сказал я. – Тратишь впустую. О себе подумай.

– Ты знаешь, – спросил он, наклонившись ко мне, – как любят некрасивые несчастные женщины?

Я не знал. Поэтому предложил ему:

– Так останься.

– Не могу, – поморщился он. – В этот вечер я их почти люблю. Но ни разу не возникло мысли остаться.

Я спросил его о том, что думал:

– Ты думаешь, это честно?

Максим не ответил. Да я и не ждал.

Мы догнали её на эскалаторе. Пошли вверх, пока не увидели её. Встали рядом.

– Добрый вечер, – поздоровался Максим.

Она ответила, даже не обернувшись:

– Добрый. – И только потом повернула голову.

Блондинка, короткое каре. Синие глазищи.

– Было бы странно, – сказал он, – если бы вы ушли. Точнее, вы почти ушли. Если бы не друг, не было бы этого разговора.

– Спасибо, – сказала она мне.

Максим помог ей сойти с эскалатора. И тут она увидела его кроссовки. На которые я пролил кофе. Он заметил её взгляд и процитировал:

– Я сам не могу терпеть грязную обувь.

Я засмеялся. И услышал, как она спросила с усмешкой:

– Так вы слесарь?

– Нет, – сказал он. – Я м…

Я ждал.

– М… менеджер, – произнес он.

Мы двинулись дальше. Я отставал, пока не отстал окончательно.

Чтобы они остались вдвоем.

– Вот у тебя какая мечта? – спросил Алексей у Мишки, и я замер.

Потому что тема была уж очень интересная. Одно дело, когда тебе задают такие вопросы днем или утром, – и другое, когда на город уже садится вечер.

Мишка удивился. Почесал нос. Растерянно улыбнулся.

– Да вроде нет мечты. Семья, работа, дом – всё нормально. В Париж вот недавно съездили. Я давно хотел парню Францию показать – Эйфелеву башню, Диснейленд, Елисейские Поля…

Алексей не поверил. И не отстал.

– Что, совсем никакой?

Тот молчал. А я, хоть продолжал переписываться с женой, смотрел в телефон уже с остывающим интересом. Тема была такая… Увлекательная.

– Я, например, мечтаю с негритянкой в отпуск съездить, – сказал он.

Я его знал давно, поэтому почти не удивился. Только спросил:

– Почему в отпуск-то? Раньше ты мечтал просто ночь провести. И чтобы обязательно в дорогом отеле.

Алексей женился в двадцать и прожил в браке пятнадцать лет. Потом развелся – и понеслось. Собирался стать буддистом, чтобы после смерти не отвечать за грехи.

– А в кабинете? – спросил Мишка.

– В кабинете было. У директора. Шведы приехали. Ну, мы в ресторан – чтобы подписание на следующий день прошло как следует. Они накидались, мы тоже. Поехали в клуб, там продолжили. Я в себя пришел, только когда с ней из кабинета вышел. Шведки нормальные – без комплексов. И без претензий. Никакой романтики.

– «С ней» – это замечательно, – оценил я. – Я сейчас выдохнул. А то вдруг «с ним»? Европа, новые гуманистические ценности.

– Вспомнил! – вдруг воскликнул Мишка и торжествующе посмотрел на нас. – Мечту вспомнил! Когда мне восемнадцать было, я английский начал учить. В школе не учил, а в институте понадобилось.

– Это ты к чему сейчас?

– Я, когда уже сносно разговаривать начал, мечтал, что однажды в электричке мне позвонят, и я на английском поговорю.

– Поговорил? – спросил у него Алексей.

– Однажды сам себе набрал. С другого номера. Напротив такая красивая девушка ехала. Я сидел и робел: язык просто отсох. Думаю, сейчас скажу на английском – какая красота рядом сидит, она поймет, улыбнется.

– Поняла?

– Если поняла, вида не показала.

– А у тебя? – спросил меня Алексей. – Есть мечта, счастливчик?

Я не то чтобы не ждал… Ждал, но всё равно растерялся.

– Мечта?.. Помнишь, у Пелевина Петька говорит барону про особый взлет свободной мысли: возможность увидеть красоту жизни во всей полноте…

– Так ты это еще лет пятнадцать назад хотел, – сказал Алексей, недоумевая. – Ничего не поменялось, что ли?

– Почему же. Поменялось. Обстоятельства поменялись, а вот поменялся ли я?

– Да ты такой же, – ободрил Мишка. – Какой в школе был, такой и остался.

– Да вот ни фига, – сказал я. – В школе я робел часто, особенно перед девчонками. Потом, когда в другой класс перешел, это пропало. Я все понять не мог – почему? Там ведь поинтереснее девчонки были. Выходит, я изменился.

– Так мечта какая у тебя?