Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Пробуждение было странным: широкая постель, шелковые белые простыни, легкое одеяло. В первое мгновение я не поняла, где нахожусь. Потом память стала возвращаться. Приняв на кровати сидячее положение, я прислушалась к своим ощущениям. Ожидала головную боль (ведь мне же подсыпали снотворное?), но в висках и затылок не ломило, во рту не было сухости. Только хотелось есть.
Что со мной сделали?! Зачем?! И я то-то сама идиотка, добровольно полезла в капкан… И выпила сок… И не убежала из комнаты, почувствовав тот дурманящий аромат.
Как теперь отсюда выбираться?!
Я зажгла ночник, встроенный в стену над ложем. Спальня тоже оказалась оформлена в восточном стиле, стены обиты зеленой тканью, пол опять же застелен огромным ковром, низкая кровать (нет, не кровать, это слово не подходит, она должна называться как-то по-другому) была непривычной для меня, вечной обитательницы «хрущобы».
Кстати, а где моя одежда?!
Все лежало на небольшом пуфике, аккуратно сложенное. Я сама была полностью обнажена. Кто меня раздевал? Что тут со мной делали?!
Словно на «автопилоте» я проследовала в ванную, соединявшуюся с моей комнатой. Там на стене висели два огромных махровых полотенца и белоснежный халат. Осмотр себя в зеркале не дал никаких результатов: синяки, ссадины, даже крошечные царапины на родном теле отсутствовали. Судя по всему, никаких гадостей со мной не делали — родное тело ни на что не жаловалось.
Унитаз оказался с музыкой. Мог ли предположить Бетховен, что его «Лунная соната» будет использована нефтяным королем Муратом Хабибуллиным для заглушения звука спускаемой воды?
Кстати, и унитаз, и ванна, и раковина были изумрудного цвета, стены — из изумрудного кафеля, а размер ванной комнаты, по-моему, не меньше, чем общая площадь моей квартиры. Квартира… Дом. Дети. Я ведь сюда приехала из-за них. И сама попала в плен, в золотую клетку. То есть изумрудную. На глаза навернулись слезы.
И где Саша-Матвей? Неужели так и лежит в тайнике? Меня все же устроили с комфортом, а он… Или ему удалось выбраться? И он сейчас фотографирует тут все, до чего доберется. Но удастся ли ему незамеченным покинуть территорию? Ведь только он и сможет сообщить моим родственникам, где я оказалась. Но если Сашу самого надо спасать?
Я бросилась к пуфику, на котором также оказались и мои часы. Пятнадцать минут второго. А приехали мы сюда где-то в половине восьмого. Хорошо же я поспала…
Я встала под душ, включив холодную воду, потом облачилась в свою одежду и решила прогуляться по дому.
Дверь к моему удивлению была не заперта. Или понимают, что из этого особняка не убежать?
Ковровая дорожка в коридоре приглушала мои шаги. Тусклое освещение подавалось странными (для меня) приспособлениями, идущими вдоль потолка, примерно в десяти сантиметрах от него. Светильники представляли собой горизонтальные палочки, встречающиеся с синхронной периодичностью. Здесь не было темно и не было светло.
Примерно через двадцать метров мне пришлось затормозить перед двустворчатыми дверьми, расписанными золотом, перегораживающими коридор. Раскрыв их, я в первое мгновение ослепла от разницы в освещении коридора и зала, в котором оказалась, хотя не могу сказать, что тут были установлены прожекторы.
За круглым невысоким столиком с резными ножками и прозрачной стеклянной столешницей сидел Мурат Хабибуллин, вернее, я решила, что это Мурат, увидев гораздо более солидную копию Камиля (Камиль лет этак через тридцать или двадцать). Возраст мужчины было не определить. Над вид — лет сорок пять, может, чуть меньше, хотя на самом деле, наверное, приближался к шестидесяти, а то и перевалил за эту цифру. Нефтяной король явно уделял много времени своей внешности и здоровью. Ведь моя свекровь тоже в последние годы зачастила по массажисткам, баням, тренажерным залам и бассейнам. Да и молодые мальчики, которых возлюбила Надежда Георгиевна, способствовали омоложению — это еще древние подметили. Мурат Хабибуллин тоже, насколько мне известно, это дело уважает (в смысле молодых партнерш, но не мальчиков). Результат — налицо, точнее, на лице.
При моем появлении мужчина оторвал взгляд от газеты, которую читал, отложил ее в сторону и внимательно меня оглядел, потом вежливо поздоровался. Голос удивительно напоминал голос Камиля. Я тоже поздоровалась, продолжая стоять у дверей.
— Что же не проходите, Ольга Викторовна? — спросил мужчина. — Садитесь, раз пожаловали. В ногах правды нет.
И он кивнул на кресло напротив себя.
Я прошла к указанному месту, но внезапно обернулась на шум за спиной. Двери закрывались сами собой. Ловушка захлопнулась? И как я не сообразила позвонить свекрови? Ведь телефон-то мне оставили, просто я еще не успела привыкнуть к мобильнику. И вообще не привыкла к таким ситуациям.
Надежда, наверное, уже испсиховалась. И свекор тоже. Да и отец на даче пребывает в полном неведении. Хотя мужики, скорее всего, уже напились и спят. Хотя… Станет ли она из-за меня переживать? Что-то я много о себе возомнила. О внуках — да, станет. О Толике сейчас тоже, наверное, сокрушается…
— Присаживайтесь, присаживайтесь, — тем временем говорил мужчина, но сам не встал, чтобы пододвинуть мне кресло.
— Вы — Мурат? — на всякий случай уточнила я.
— А вы сомневаетесь?
— Ну в общем… Простите, я не знаю вашего отчества.
— Аюпович. Но давайте без отчеств, Ольга. — Он стал серьезным. — Я знаю, что вас сюда привело.
— Где мои дети?! — спросила я, может, излишне резко. — И зачем вы меня усыпили?
Мурат не ответил, вместо этого извлек из кармана то ли рацию, то ли трубку сотового телефона (я не различаю их по виду) и сказал одно слово:
— Введите.
Не прошло и минуты (на протяжении которой я дважды повторяла свои вопросы, но безрезультатно), как двери с другой стороны зала распахнулись, и я ахнула. Два здоровенных типа в камуфляже не ввели, а втащили Сашу-Матвея. Под правым глазом у него синел огромный «фонарь», левый вообще заплыл. Из носа недавно шла кровь, и журналисту еще не дали умыться. Кровь заляпала рубашку на груди.
— Криминально-скандальная журналистика — вещь опасная, — сказал ни к кому не обращаясь Хабибуллин. — И наша городская знаменитость Матвей Голопопов понимает, что все, случившееся с ним, — издержки профессии. Правда, уважаемый?
— Прекратите над ним издеваться! — не смогла сдержаться я.
— Не надо, Оля, — тихо сказал Саша-Матвей, глядя на меня одним глазом. — Я знал, во что ввязываюсь.
— Вот видите, Оля, как мы с Матвеем прекрасно понимаем друг друга, — заметил Мурат. — Он вообще человек очень понятливый. Правда?
— Правда, — ничего не выражающим тоном ответил журналист.
Я чувствовала себя страшно неловко. Пока я валялась на белых шелковых простынях, Сашу избивали. А ведь он помогал мне. Он согласился мне помочь и поехал сюда вместе со мной…