— Да мы оба радовались, чего уж там греха таить.

Андрей Петрович в знак благодарности приподнял свой фужер, Фаддей Фаддеевич ответил тем же, и друзья пригубили мадеру. «Честный все-таки человек Фаддей, надо отдать ему должное, — удовлетворенно подумал он. — А я все время к нему придираюсь из-за его отношения к Лазареву. Нехорошо как-то получается».

— А ведь все могло бы быть и иначе, — в раздумье произнес Фаддей Фаддеевич. — Когда стали готовить нашу экспедицию, то капитаном «Мирного» сразу же назначили лейтенанта Лазарева, а вот пока подбирали начальника экспедиции, а по совместительству и капитана «Востока», присматривать за его переоборудованием по предложению главного командира Кронштадтского порта вице-адмирала Миллера поставили лейтенанта Игнатьева. При этом мыслилось, что когда наконец-то утвердят капитана «Востока», то Игнатьев автоматически станет его помощником, то есть старшим офицером шлюпа. И тут во всей свой красе объявляюсь я, имея за плечами своего старшего офицера, с которым плавал в течение семи лет на фрегатах «Минерва» и «Флора» на Черном море. Конфликт.

Капитан на просвет рассмотрел свой фужер и отпил из него.

— Однако мою кандидатуру поддержал морской министр де-Траверсе, знавший и меня, и Завадовского, будучи в то время главным командиром черноморских портов, что и решило исход дела. Таким образом капитан-лейтенант Завадовский и стал старшим офицером шлюпа «Восток».

— А ты отблагодарил за это маркиза, назвав его именем открытую экспедицией группу островов, — не преминул уколоть друга Андрей Петрович.

— Ты, как всегда, прав, Андрюша, — не обижаясь, подтвердил Фаддей Фаддеевич. — А тут еще нужно было протолкнуть тебя на должность моего заместителя по ученой части. В общем, одна головная боль.

Друзья помолчали, закусывая мадеру шоколадом и фруктами.

— А ты, случайно, не замечал какой-нибудь натянутости в отношениях между Завадовским и Игнатьевым? — осторожно спросил Фаддей Фаддеевич.

— Да, вроде бы нет, Фаддей, — подумав, ответил тот.

— Тогда надо отдать должное уму и тактичности лейтенанта Игнатьева, — удовлетворенно откинувшись на спинку кресла, заключил капитан. — Вообще-то он, как мне показалось, признал превосходство Ивана Ивановича в искусстве управления судном, а посему и посчитал мой выбор правильным.

Было видно, что вопрос взаимоотношений между подчиненными ему офицерами волновал его.

— А если уж быть до конца честным, то надо признать, что без точности исполнения своих обязанностей всеми офицерами шлюпа мы не смогли бы достигнуть столь успешного окончания трудной и долговременной нашей кампании в полярных льдах. Большое спасибо им за их труд и самоотверженность в столь трудных условиях плавания.

— Мог бы и сказать им об этом при случае.

— Э нет, Андрюша, не все можно говорить подчиненным из того, о чем я говорю тебе. Они ведь исполняют свой долг перед Отечеством в соответствии с данной ими присягой, и именно в этом должны видеть свое предназначение. Похвала, конечно, стимулирует деятельность человека, но, как правило, тогда, когда она относится к нему лично, так сказать, индивидуально. Коллективное же одобрение как бы размывается и дает меньший воспитательный эффект. Вот так-то, господин ученый. Пора бы и вам знать основы психологии.

— Вернее, основы индивидуального воспитания, — поправил Андрей Петрович.

— Тебе виднее, на то ты у нас и ученый, — по-доброму усмехнулся Фаддей Фаддеевич. — А вот их личные заслуги перед Отечеством отмечу представлениями к награждению орденами. По заслугам каждого, разумеется. И сделаю это уже здесь, в Порт-Жаксоне.

«Теперь ясно, почему Фаддей был так притворно удивлен, что я, мол, не имею орденов. Вот шельма, все уже, оказывается, заранее продумал!» — с благодарностью к другу усмехнулся про себя Андрей Петрович.

— Но об этом они узнают только по возвращении в Кронштадт?

— К сожалению, да. Мне же предоставлено только право повышения офицеров в чине до штаб-офицерских званий, которым я и воспользовался в отношении мичмана Демидова.

Друзья прямо-таки наслаждались общением между собой, имея возможность доверить друг другу все самое сокровенное и как бы еще раз подтверждая народную мудрость, что влюбленные минут не наблюдают. Капитан взглянул на извлеченные из кармашка мундира часы.

— Пора бы, Андрюша, нам и поспать, ведь мы с тобой, чай, не на мостике в бурю. А завтра, в крайнем случае послезавтра, если только мои расчеты верны, должен прибыть в Порт-Жаксон и «Мирный».

* * *

Утром Беллинсгаузен был предупрежден, что «Восток» желает посетить губернатор, и Иван Иванович сбился с ног, чтобы встретить и проводить его со всеми почестями, положенными по Морскому уставу.

В 1 час пополудни губернатор в сопровождении вице-губернатора, подполковника, начальствующего полком, прибыли на шлюп. Перед парадным трапом был выстроен во фронт почетный караул во главе с офицером, и когда капитан 2-го ранга Беллинсгаузен в парадной форме представился губернатору, отдавая воинскую честь, барабанщик пробил дробь. Губернатор прошел вдоль строя почетного караула в сопровождении его начальника, лейтенанта Игнатьева, с саблей наголо.

Осматривая шлюп, высокий гость задавал капитану интересующие его вопросы, из которых следовало, что генерал-майор весьма сведущ в морском деле. И тут Беллинсгаузен, улучив подходящий момент, предложил ему ознакомиться с музеем чучел морских животных и птиц.

Губернатор и его спутник были настолько поражены открывшейся перед ними панорамой экспозиции, что некоторое время лишь рассматривали ее, не произнося ни слова. Они ожидали увидеть все, что угодно, но только не это великолепие. Наконец губернатор обрел дар речи.

— Это собрание чучел из музеев вашей столицы Санкт-Петербурга? — задал он неожиданный вопрос.

Фаддей Фаддеевич и Андрей Петрович переглянулись. Откуда в музеях Петербурга могли быть чучела представителей фауны Антарктики, если русские мореплаватели никогда там не бывали?

— Никак нет, ваше превосходительство, эти звери и птицы добыты во время пребывания нашей экспедиции в высоких южных широтах, а их чучела изготовлены умельцами из команды шлюпа. Ими же подготовлена и эта экспозиция под руководством моего заместителя по ученой части господина Шувалова, — с ноткой гордости в голосе пояснил Беллинсгаузен.

При этих словах капитана Андрей Петрович сделал шаг вперед.

— Просто поразительно! — искренне восхитился губернатор, обращаясь к нему. — И кто же эти умельцы, разрешите полюбопытствовать?

— За главного был мой вестовой, ваше превосходительство, а также вестовой господина Беллинсгаузена, канонир в качестве живописца и корабельный плотник, — пояснил Андрей Петрович.

Губернатор непонимающим взглядом посмотрел на него.

— Как это? Простой матрос? — недоверчиво уточнил генерал, окончательно сбитый с толку ответом господина, у которого в глазах бегали задорные чертики.