с такой уверенностью, что мне подумалось, а не подсыпали они нам чего в еду? Да нет, не должны, такое им с рук не сойдет.

После были тренировки плечом к плечу с Конем. Я молчал, он агрессии тоже не выказывал.

Слабительное действовать не начинало. Шпала лишь единожды сделал мне замечание и даже похвалил в конце тренировки и поставил в пример Коню и Рашидову:

— Вот, смотрите, без малого месяц, а какой прогресс! А вы все на месте толчетесь!

Симпатии коллег мне его реплика не прибавила, но похвалу Шпалы я счел добрым знаком. Он был непредвзятым: если ругает — значит, заслужил, а уж если на похвалу расщедрился…

Тренировка длилась два часа, сразу после нее Киря погнал нас на часовую пробежку, а потом у нас был обед и час заслуженного отдыха. То есть два свободных часа. Вместе с Клыком и Погосяном мы приняли душ и вызвали такси, заняв немного денег у Матвеича.

По пути в отделение я узнал улицу, на которой расположена чебуречная, но ехали мы с другой стороны, где на частном доме красовалась вывеска: «Клуб единоборств». Интересно, прикрыли ли «Че Буреку»? Впрочем, неважно.

В отделении, слава богу, много говорить не пришлось, мы еще раз подтвердили показания подписями, расписались, что получили личные вещи, изъятые при обыске. Я проверил заначку, спрятанную в чехле мобильного — все было на месте. Погосян, сияя, как медный пятак, нацепил золотую цепь, взятую Хасаном в заложницы.

На все ушло минут пятнадцать, и на той же машине мы отправились восвояси.

Мир заиграл другими красками. Может, тому причиной восстановленная справедливость, а может — бессовестно-солнечный день, пробуждающий в душе весну и заставляющий хотеть странного.

У нас осталось больше часа, и я, доплатив таксисту, попросил его сделать круг по центру Евпатории.

Город открылся по-новому. Странной формы каменные дома на стыках извилистых улочек, золотистые в солнечных лучах стены. Черепичные крыши такие старые, что кое-где поселилась трава. Окошки со ставнями, расположенные над самой землей. Булыжные улицы такие узкие, что двум машинам не разъехаться. Все миниатюрное, чистое, выдержанное в едином стиле, и ни одной высотки поблизости. Так и кажется, что вот-вот машины исчезнут, и появится караим, ведущий осла, навьюченного кувшинами с вином. Или — с молоком. Не суть.

На периферии высоток сколько угодно, но и они не панельные, а эстетичные белые типа сталинских в Москве, со шпилями, башенками, флюгерами и фигурными балконами. Центр остался старинным, словно материализованным с какой-то гравюры. Вовсе не таким показался город, когда мы прибыли на вокзал. Точнее — показалась, потому что, если у города есть душа, у Евпатории она точно женская и точно находится не на вокзале.

На обед мы не успели. Переоделись и сразу же отправились на поле, на полпути я сообразил, что оставил телефон на подушке, вернулся за ним, а когда собрался выходить из спальни, услышал голоса в пустом коридоре: недовольный и громкий — Кирюхина, тихий извиняющийся — Сан Саныча. Сказав что-то невнятное, Кирюхин Саныча обматерил — так зычно и разборчиво, что аж стены задрожали и покраснели.

— …ты тренер! Ты должен их строить, а не зады им подтирать! Не справляешься, Саня! — В этот момент Киря, наверное, укоризненно покачал головой. — В бане они, да-да. Вот какого хрена ты их прикрываешь? Такое надо пресекать, а не поощрять!

Саныч что-то возразил, и Киря продолжил:

— Ты им не приятель! Ты — тренер, тебя уважать должны. Твоя функция — предотвращать чрезвычайные ситуации, а не покрывать. Так они тебе на голову сядут. Да уже сели! Творят, что хотят!

— Только слепой будет отрицать прогресс команды! — сказал Димидко уже под моей дверью.

— А толку, когда они у тебя или сядут, или поубиваются, или на матч с перегаром придут и будут ползать, как мухи?

— Не утрируйте! Ничего страшного не случилось.

— Ты так считаешь? — В голосе Кири было столько желчи, что у меня во рту стало горько. — Посмотрим, как они у тебя игру проведут.

Голоса и шаги отдалились, и я перестал различать сперва реплики, потом слова. Стало обидно за Саныча. Он не только товарищ, но и отличный тренер, болеющий за свою команду, в этом Киря неправ. И назло Кире, вопреки его предвзятости хотелось выиграть. Чтобы доказать и себе, и ему, и Коню, задирающему нос, что мы — команда. И пусть подотрутся!

Футболисты расположились на поле, разбившись на уже привычные три команды, собравшиеся вокруг своих тренеров. Сан Саныч бодрился, но получалось у него с трудом, от него буквально фонило неудовлетворенностью, и больше всего ему хотелось дать в рыло Кирюхину и уволиться. Что же он ему наговорил?

А мне хотелось подбодрить тренера, сказать, что он лучший тренер в мире, но я не мог, потому что моя белиберда сейчас не рассмешит, а подольет масла в огонь. Единственное, как мы можем его поддержать — выиграть. Похоже, остальные это тоже понимали, глаза горели решимостью, подбородки были вздернуты.

Саныч жестом подозвал нас к себе, чтобы сказать:

— Так, мужики… — он поиграл желваками, нахмурился, подбирая слова. — Короче, сами знаете, что да как.

Мы знали, но хотелось деталей. Я даже открыл рот, чтобы напомнить Санычу, что он здесь тренер, но вспомнил, что сегодня мне лучше молчать. Однако, похоже, Димидко и сам вспомнил о своих обязанностях:

— Или забыли? Тогда напомню. Обороняется вся команда, кроме Матвеева. Когда без мяча — ближе к нему тройка Погосян-Воропай-Тишкин. Задача: создавать давление и отрезать, перехватывать и рвать когти вперед. Они будут ждать, что мы будем забрасывать на Матвеева, но даю добро на вольное плавание. Слышали, Хотеев и Ранюков? Вы, и тройка полузащей — убегайте сами или отправляйте на ход друг другу. — Он посмотрел на меня. — Саня, в последнем матче ты здорово сыграл последнего защитника. Сегодня попробуем эту тему развить. Когда мы с мячом, тройка центральных защей — Дрозд, Ан и Клыков — поднимаются, сзади остается один Саня. Вопросы?

На наших защитников было любо-дорого смотреть, ибо светились они как новенький самовар. Саныч, который за попытку перейти за центр поля или обвести соперника давал им такой втык, что уши вяли у всей команды, официально разрешил идти вперед. При том, что раньше даже при угловых запрещал пересекать центральную линию!

— Ох, покатаем сегодня! — В предвкушении потер ладони вообще-то нападающий, но по воле тренера защитник Дрозд.

Колесо