Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Персис подумала, что, когда Форрестер говорит о том, что ее увлекает, она становится другим человеком.
– В любом случае давайте посмотрим, сможем ли мы решить вашу загадку.
Через двадцать минут записи Персис стали выглядеть так:
ЛЮБЯЩИЙ (ФИЛИМОН) 1:6/10.1.10
БОГОБОЯЗНЕННЫЙ (ТИМОФЕЙ) 1:3/7.5.1.8
ДРУГ (РУФЬ) 2:11/1.2.54.136.23
ОБНИМАЮЩИЙ (АВВАКУМ) 3:14/17.5.50.1.8
ВОСХВАЛЯЮЩИЙ (ИУДА) 1:7/4.34.21.1.23.2.16.49
ГОНИМЫЙ (ИОВ) 26:13/46.4.24
СЛУГА (АВДИЙ) 1:19/5.25.50.3
– Лучше не придумаю. Что теперь?
– Теперь шифр.
Персис обошла стол и, склонившись над Форрестер, открыла в Библии Послание к Тимофею из Нового Завета.
– Их два, – пробормотала она. – Тут два Послания к Тимофею.
– Начните с первого, – предложила Форрестер.
Числовая последовательность, соответствовавшая слову «богобоязненный» – Тимофей, – была 1:3/7.5.1.8. Первая глава, третий стих, седьмая, пятая, первая и восьмая буквы. В первом «Послании» получалось «в», «д», «о» и «м». В дом.
Персис проделала то же со вторым «Посланием», но там получилось «д», «г», «я» и «а», и она решила остановиться на первом варианте.
Итак, первые слова загадки – «иди в дом».
Персис захлестнуло возбуждение. В конце тоннеля забрезжил свет.
Через пятнадцать минут она расшифровала все семь слов и записала их в нужном порядке в соответствии с загадкой Хили.
ИДИ В ДОМ ВОРОН МОСТА
СПЕКТАРЕ СУБ ЛУНА
– Что это значит?
Форрестер помолчала, потом сказала:
– Смотреть под луной.
– Что?
– Последние три слова – это латынь. Spectare sub luna. Переводится как «смотреть под луной».
Персис нахмурилась:
– Вы знаете, что за вороны моста?
– Нет. Никогда не слышала.
– Это не что-то из Библии?
– Точно нет.
Еще какое-то время они смотрели на страницу, потом Персис отвела взгляд:
– Черт!
Она встала и принялась ходить по комнате.
– Вы же не ожидали, что Джон загадает простую загадку?
Персис остановилась:
– Я не знаю, чего от него ожидать. Я просто…
– Вы разочарованы. Не надо. Если вам это чем-то поможет, я думаю, что пока вы отлично справляетесь.
Похвала застала Персис врасплох.
– Спасибо, – пробормотала она и, помолчав, добавила: – Наверное, лучше продолжить завтра.
– Отличная мысль.
Персис подошла к двери и вдруг почувствовала необъяснимое желание что-то сказать.
– А знаете, мы с вами уже встречались.
Форрестер вопросительно на нее посмотрела.
– Несколько лет назад я была здесь с отцом. Его зовут Сэм Вадиа. У него книжный магазин.
Англичанка кивнула:
– Я его помню. Бескомпромиссный мужчина. Он был в инвалидной коляске. Мы никак не могли поднять его по ступенькам, и он заплатил группе носильщиков-кули, чтобы они отнесли его самого и коляску на самый верх. Помню, как он ругался на них на каждой ступеньке.
– Это на него похоже.
– Тогда вы выглядели по-другому.
– Я была по-другому одета, – сказала Персис, указывая на полицейскую форму.
– И как вам в такой одежде?
Персис вдруг страшно захотелось сказать ей правду – просто правду, без всяких прикрас.
– Не сахар.
– Ну, если бы вам хотелось простой жизни, могли бы сидеть дома и печь пироги.
Персис криво улыбнулась:
– Можно задать вам личный вопрос?
– Думаю, я не смогла бы вас остановить, даже если бы захотела.
– Почему вы никогда больше не вышли замуж? Не завели семью… – Персис запнулась, вдруг почувствовав себя неуверенно.
– Хотите знать, стоило ли это того? – Лицо Форрестер ничего не выражало. – Как написал поэт Уильям Блейк, «кто для радости рожден, кто на горе осужден»[36]. Я еще не до конца поняла, к какой категории отношусь.
– Но как вы справляетесь?
– У меня есть цель, – ответила Форрестер, не задумавшись ни на секунду.
Персис кивнула:
– Вы думаете, у Хили тоже была цель?
– Да. Я думаю, да.
– Но что за цель?
Форрестер лишь усмехнулась:
– В том и вопрос, инспектор.
26
В магазине толпились дети из трущоб: они жались по углам, сидели на полу, скрестив ноги, занимали проходы между книжных шкафов, а некоторые даже устроились на самых низких стойках, выстроившихся вокруг потертого старого дивана. В самом центре собрания восседал отец Персис. Он читал книгу, и его хриплый голос эхом отдавался в самых отдаленных уголках магазина.
Персис всегда поражалась тому, как ему удается удерживать их внимание: все головы были повернуты в его сторону, не раздавалось ни одного постороннего звука. Она восхищалась тем, что Сэм вообще взялся за это доброе дело.
Последние десять лет он каждую неделю приглашал в магазин детей из ближайших трущоб и читал им вслух. Когда об этом стало известно, тоненький ручеек превратился в настоящее наводнение.
Теперь в такие вечера в магазине практически не было свободного места.
Сэм продолжал чтения даже во время войны.
Тогда все было очень странно. Персис еще не было восемнадцати, когда британцы объявили войну нацистской Германии. К концу войны в сражениях принимали участие два миллиона индийских солдат, хотя в новостных репортажах об этом не говорили.
Саму страну тоже раздирали конфликты. Как только стало ясно, что британские обещания большей автономии никогда не воплотятся в реальность, Конгресс Ганди запустил августовское движение, и Ганди сразу же посадили в тюрьму, как и еще тысячи его соотечественников.
Некоторые, как Субхас Чандра Бос[37], отделились от Конгресса и примкнули к немцам и японцам. Сам Бос дошел даже до того, что направил индийские отряды сражаться против союзников.
В Бомбее Персис вместе с Эмили и Диназ – но без Джаи, она не была готова заниматься физическим трудом, – учились навыкам, которые могли пригодиться в случае нападения с воздуха. Персис нравилось чувствовать свою причастность к общему делу, даже нравились железные каски, которые им раздали.
Вспоминая об этом сейчас, Персис понимала, что вела себя по-детски, когда хихикала вместе с Эмили, глядя на нескончаемые ряды симпатичных иностранных солдат, шедших по улицам Бомбея к разным полям сражений.
На второй год войны сына друга ее отца, парня по имени Хариш, которого она знала лично, убили в Ливии. Наверное, именно в этот момент ее отношение к происходящему стало меняться. Хариш был одним из множества солдат, сражавшихся за чужую страну, которая лишала их базовых прав на родине и в то же