мягкими диванчиками с низкими спинками. На них сидели, отдыхая от долгого лежания на кроватях больные, по большей части, люди пожилого возраста. Устроившись в стороне ото всех, он расслабился, и вытянул ноги. Многолетнее употребление, не совсем полезной еды, состоящей в основном из выпечки и чая, привели к сужению сосудов, что вначале проявлялось как головная боль и общая слабость, а впоследствии, при таком дальнейшем рационе, грозило инфарктом. Когда приступ случился с ним первый раз, шахматист подумал, что отравился чем-то, а вот после второго, он оказался здесь. Проведя несколько переливаний, и необходимых для восстановления давления и сердечной деятельности процедур он большую часть времени пребывал в палате. Изредка покидая ее для занятий физкультурой, или других оздоровительных манипуляций.

На одном из переливаний он и познакомился с Кексом, который открыл ему глаза на больничную секту. Видя, что старик одинок, и может попасть в нехорошую историю, толстяк сказал то, что как шрам, буквально врезалось ему в память:

— Ни в коем случае, не верь Энни Волл.

И теперь, что бы ни говорило, и как бы себя ни вело это милейшее создание, все подвергалось анализу и проверке. Вчера Кекс в последний раз пожал ему руку. И хоть он и не очень хороший человек, ему будет не хватать этого толстяка, с непомерно растянутой футболкой, и выглядывающим пупком из-под нее, сидящего рядом, вытянув одну ногу вперед, и рассказывающего о белокурой медсестре. Об этом основателе секты. Секты с названием Энни.

— Да ты в глаза ей посмотри хоть раз — сразу все увидишь. И лицемерие, и жадность, а насколько она подлая, я тебе могу из своего опыта рассказать. Если мне не веришь, давай эксперимент проведем.

— Какой? Застрелим ее серебряной пулей? — предложил шахматист. — И посмотрим, если не исчезнет, значит, нормальная была.

— У вас койка одна свободная, — не обращая внимания на язвительную шутку продолжал Кекс. — Значит, скоро кого-нибудь подселят. Если это будет одинокий старикан, сам убедишься, когда увидишь, как она виться возле него начнет. Я то наверное это не увижу, меня выписывают скоро, а ты ухо востро держи.

— Да не волнуйся ты, у меня иммунитет на ее чары.

— Я не тебя имел в виду, а того, что подселят.

— Слушай, я тут подумал, а что если наш новый сосед окажется таким же как ты?

— Тогда Донни наверняка повесится. — На лице толстяка появилась улыбка. — Хотя, нет. Вначале он пожалуется Энни. А она поведает всей больнице эту печальную историю. После чего все скинутся по десятке, и купят ему веревку и мыло. А на следующий день, она со слезами на глазах будет рассказывать о том, что мыло оказалось некачественным, и совсем не скользким, и ей пришлось самой затягивать петлю, чтобы Донни не мучился. — Кекс искоса глянул на собеседника. — Я между прочим вполне серьезно говорю. Причем некоторые будут возмущаться: «Почему нас не позвала, мы бы тоже помогли».

— Как ты думаешь, руководство тоже замешано, или просто смотрит на все сквозь пальцы.

— Даже и подумать боюсь, — он сделал паузу, и почесал живот. — А вдруг они знают. И она с каждого старика положенный процент отслюнявливает.

— А может это ей за каждую душу премиальные начисляют.

— Тогда эту больницу смело в кладбище можно переименовывать.

Шахматист сидел и слушал Кекса, который говорил, и говорил. А думал он сейчас о том, что Толстяк что-то вроде его спасителя. Бетмен с пупком наружу.

Сидя сейчас, в одиночестве на диванчике в коридоре, он думал о том, что если бы ему не открыли глаза на третий день пребывания в больнице, то он вполне мог бы через месяц переписать завещание на медсестру с ангельской внешностью. А сам бы, еще через месяцок, отправился бы в крематорий. Мимо проходили медицинские работники, спешащие по своей необходимости, и вовсе не хотелось думать о них как о подлых людях, способных на убийство ради наживы.

7. Четвертый этаж

Она стояла на площади, и внимательно смотрела по сторонам: «Он не мог далеко уйти, голуби были еще теплые. Воздух не настолько сильно прогрелся». Постоянно натыкаясь глазами на Фастрича, который стоял, и таращился на нее, она сбивалась с мысли. «Исчезни!» — подумала Ален, и перевела взгляд на следующий сектор парка. Но через секунду глаза опять вернулись к Килу. Вернее к тому месту, где должен быть он. Опешив от такого фокуса, когда человек исчезает, а на земле появляется куча тряпья, какое-то время она стояла открыв рот, и моргала. Затем, не веря в происходящее решила подойти поближе. Шаг за шагом, переставляя ноги все быстрей и быстрей, Ален ни как не могла понять, куда подевался ее ухажер. Как он сумел превратиться в лохмотья, лежащие на газоне возле дорожки. Когда же она приблизилась на расстояние вытянутой руки, то увидела, что произошло на самом деле.

Спустя мгновение, Ален летела по тропинкам парка, приближаясь к дверям больницы. Каждая секунда была на счету, и если промедлить хоть мгновенье, то ей придется кормить голубей на кладбище. Рядом с плитой с надписью Кил Фастрич. Такое будущее абсолютно ее не устраивало. Ворвавшись в вестибюль Ален была сдержана в своих эмоциях, собрана и настойчива. Именно благодаря ей, Кил лежал на носилках ровно через пять минут после падения на землю.

Диагноз ему так и не поставили, обвинив во всем сердечную недостаточность. Недостаточность чего, к сожалению, раскрывать не стали. Позабыв о голубях Ален теперь проводила свое время в больнице. Она встречалась с докторами, слушала разговоры посетителей. К Фастричу ее пока не пропускали, говоря, что он очень слаб, но его положение стабильное, и определенно есть улучшения. Теперь оставалось набраться терпения и ждать. И она ждала. Каждый день. Пока однажды ей не разрешили подняться на четвертый этаж.

Лифта не было, по крайней мере для посетителей. Больных и немощных сюда привозили через другой вход. Гранитные старые ступени вытерты были настолько, что нормально ходить можно было только возле стены. Как море или океан шлифует, стачивает камни, делая их круглыми, так и бесчисленные ноги протоптали на лестнице углубления в порожках. Такими же, отполированными временем и людьми, оказались и перила. Прикасаясь к ним, Ален думала о людях, которые шли вверх, каждый к своему близкому человеку. Вот и она нашла его, своего человека. «Интересно, а он обрадуется ее появлению? Как он там сейчас?» — вопросы рождались в голове, постепенно уступая место волнению. — «А что если он все забыл?» Каждый раз проходя мимо очередного пролета, она приостанавливалась, чтобы мимоходом заглянуть за стеклянные двери, отгораживающие отделения от лестницы. Второй этаж — там были люди на костылях, с перебинтованными руками и ногами. Третий этаж — жуткое зрелище, гораздо хуже предыдущего —