поморщился. И складывалось такое впечатление, что это он над ней издевается. Потому, что после вечерних иглоукаловательных процедур он всегда выглядел лучше чем она.

***

Она вышла из палаты, плотно закрыв за собой дверь. Лицо полное горечи и переживаний соскользнуло на пол, обнажив холодные голубые глаза, и хищную улыбку. Мгновение спустя, случайно оброненная маска, заняла свое прежнее место. Энни остановилась, посмотрела в одну сторону, не найдя там ничего, достойного ее интереса, повернула голову в другую. И уперлась носом в вытянутую на животе футболку Кекса. От неожиданности она дернулась, икнув при этом.

— Гражданочка! — здоровяк глядел на нее сверху, и улыбался. — Вы своим носом мне живот поцарапали.

У автомобилистов есть такое понятие, как «троит движок», когда работают не все цилиндры, и он, то набирает обороты, то стремится заглохнуть. Так вот, когда человек от переизбытка эмоций и чувств не может собраться и четко сказать, постоянно заикаясь и запинаясь, иногда говорят, что его затроило. Именно это и произошло с госпожой Энни Волл. Лицо, милое, буквально мгновение назад, исказила гримаса отвращения, губы дергались, растягиваясь и сжимаясь, не зная, какую эмоцию надо изобразить. Вытаращенные глаза уставились на румяную, пышущую счастьем физиономию толстяка, и могли в любую секунду выскочить из орбит. Из приоткрытого рта слышалось хрипение, и какой-то, то ли писк, то ли скрип. Это продолжалось может секунду, может две.

Каким-то чудом она все-таки собралась, и выпалила первое, что пришло в голову:

— Вам укол положен.

— Так я выписываюсь сегодня, — парировал улыбающийся пират.

— Нет, нет, что вы! Последний надо сделать обязательно. Это распоряжение заведующей.

— Я вам по секрету скажу, — Кекс наклонился и приблизил губы к уху, спрятанному в светлых волосах. — Остальные, совершенно не умеют делают уколы, а у вас словно руки золотые.

— Пойдемте в процедурную.

— Иду, иду. — И толстяк тяжело захромал за светловолосой медсестрой.

В комнате повернувшись спиной к ней, он стоял и ждал. В тот момент, когда влажная салфетка коснулась его кожи, никто не видел, как глаза Кекса на секунду плотно зажмурились, а жевалки на скулах дрогнули. Каждый день, она колола его в одно и то же место, зная, что только так может причинить ему максимальную боль. После того, как игла, медленно и с характерным скрипом, от разрываемой плоти, вошла в тело, повернув голову, и сделав вид, что ничего не почувствовал, он сказал:

— Ну, сестренка, давай, коли быстрее, что ты возишься. А то ноги немеют, и окорок уже мерзнет.

Энни, почувствовав вспышку ненависти, чуть ли не рывком, ввела лекарство. Затем, наклонив шприц, медленно вытащила иглу из плоти, надеясь, что хоть от такого действия будет ожидаемая реакция. Здоровяк стоял, и не шевелился, словно ждал укола. Вне себя от ярости, она сквозь зубы процедила:

— Все, одевайтесь.

— Что, уже все? Да когда ж ты уколоть то успела? — Кекс кряхтя, натягивал штаны. — Вот чувствуется, когда человек с душой к своему делу подходит. Спасибо тебе девочка огромное.

Через несколько минут он, стоял в своей палате, и запивал две таблетки обезболивающего. Потом прилег на кровать, и закрыв глаза выдохнул в потолок слово «тварь». Чуть повалявшись, и подождав, когда боль от укола немного утихнет, он поднялся, и начал собирать вещи.

«Как все-таки хорошо, что лечение закончилось! — думал Кекс. Он выгребал вещи из тумбочки на кровать, а потом, перебирая, складывал их в спортивную сумку. — Лечение-мучение. Две недели чувствовать себя евреем в концлагере. А этот белобрысый доктор Гебельс? Да дай ей волю, она бы долго надо мной издевалась. И как только таких в медики берут? Зачем они этим занимаются? Ведь работа должна приносить удовольствие. Мы же сами выбираем свое поприще. Нас никто не заставляет быть кем-то».

Кекс особо ни с кем не сближался в больнице, он считал, что друг должен быть один, или два. А знакомых и приятелей может быть хоть полмира. Поэтому никто не заметил, что хромать он начал на ту ногу, в которую ежедневно получал витаминные иньекции. Стараясь ничем не выдать себя, он выпивал по две обезболивающие таблетки перед вечерними процедурами. Проявить слабость и показать свою боль означало подписать себе приговор. А этого он меньше всего хотел. Лечения хватало примерно на полгода. Но не смотря на то, что появлялся он тут регулярно, хорошо запомнила его только Энни Волл. Это была их третья встреча. И она с содроганием ждала каждой весны. Осенью ей удавалось избежать встречи с Кексом. В это время она уезжала отдыхать к морю. В какой-нибудь пансионат, где можно отдохнуть от работы, а заодно почувствовать себя не обслуживающим персоналом, а гостем, за которым ухаживают, и о котором заботятся.

6. Шахматист

На удивление хорошо выспавшись, Кил Фастрич проснулся в той же палате, что и накануне. Те двое, что играли в шахматы, теперь читали. Один какую-то книжку, второй имея в руках журнал, периодически от него отрывался, и спрашивал интересующие его вопросы. Судя по их содержанию, он разгадывал то ли ребус, то ли кроссворд. Понимая свою полную некомпетентность в этом занятии, в его задачу входило правильное озвучивание вопроса, с последующей записью результата, по возможности без ошибок. В общем, если разобраться, он просто не давал спокойно читать своему соседу, веселя себя каждым новым заданием. Терпение шахматиста закончилось, он вздохнул, и отложил книгу.

— Ладно, Донни, спрашивай. — сказал он после затянувшейся паузы со стороны второго. Видно было, что ему надоело напряженно ожидать очередного вопроса.

— Нет, нет. Ты читай. Не отвлекайся. Я сам. — И он уткнулся в журнал.

После того, как шахматист снова взял книгу в руку, и открыл нужную страницу, Донни прочитал вслух, вроде как для самого себя, очередной вопрос.

— Пойду пройдусь. Коридорным воздухом подышу, — шахматист убрал литературу в тумбочку, и надев тапочки, двинулся к выходу. Заметив, что инсультник пришел в себя, и с любопытством наблюдает за жителями палаты, он провозгласил:

— Донни, я нашел тебе лежачую энциклопедию. Пользуйся, только не трепи сильно.

Длинный коридор, с палатами с одной стороны, и рядом окон с другой, был оборудован небольшими