проверки и установления категории. После проверки ни в чем не замешанные направлялись в войска для дальнейшего прохождения службы или увольнялись в запас. Остальные направлялись по назначению СМЕРШ»[560].

Из 126 037 офицеров, репатриированных между 1944-м и 1953 годами, менее 1 % продолжали нести армейскую службу к 1953 году, а 48 % были отправлены в запас[561]. Остальные, вероятно, были мертвы, так как с ноября 1944 года всех офицеров, попадавших в фильтрационные лагеря, переводили в штурмовые батальоны, которые отличались крайне высокими потерями среди личного состава[562]. Завершение войны не внесло принципиальных изменений в такой подход. Бывшие офицеры периодически подвергались арестам и преследованиям со стороны органов госбезопасности – сражения закончились, но репрессии никуда не делись[563].

Счастливцами среди военнопленных можно считать тех, кто, подобно Дьякову, после фильтрации был отпущен домой (16,7 %), а также тех, кто, будучи заново призванным под ружье (50 %), сумел все же выжить и после войны демобилизовался вместе с остальными военнослужащими. Другие 17 % оказались менее везучими – не говоря уже о тех, кто не сумел пройти фильтрацию (см. таблицу 5.2).

В конце войны в общей сложности 334 448 «очистившихся» военнопленных подверглись мобилизации в трудовые батальоны, где к ним присоединились еще 263 647 гражданских репатриантов. Их служба проходила в военизированных формированиях, во многом похожих на исправительно-трудовые лагеря и использовавшихся в тех секторах экономики, куда трудно было привлечь достаточное количество вольнонаемных рабочих[564]. Понятно, что условия существования в батальонах были суровыми. Бывшие военнопленные, оказавшиеся в Сталинской (ныне Донецкой) области, жаловались на то, что даже больных и инвалидов, признанных таковыми трудовой медицинской комиссией, вопреки установленным нормам не отпускали домой. «Есть случаи, когда репатрианты не получают медицинской помощи, а направляются на более легкую работу и умирают через пару дней». Рабочие укомплектованного репатриантами трудового батальона, занимавшиеся лесозаготовками в Бобруйской области Белорусской ССР, жаловались на плохое и нерегулярное питание и нехватку хлеба. Они ели мясо падших от бескормицы лошадей, а из шкур шили обувь. В батальоне не хватало одежды и не было спальных мест – люди спали на голом полу[565]. Дьяков избежал подобных мучений благодаря своим добрым отношениям со следователем госбезопасности. Первоначально предполагалось, что его «отпустят» в забой, но ему, как мы помним, удалось договориться о менее тяжелой работе на поверхности, что стало первым шагом к последующему отъезду из шахтерского городка[566].

В августе 1945 года бойцы трудовых батальонов превратились в штатных сотрудников тех заводов и фабрик, к которым их ныне расформированные части были приписаны прежде. Расплывчатый правовой статус, в котором они пребывали в течение первого года после роспуска батальонов, оборачивался тем, что директора предприятий рассматривали их, по сути, как дармовую рабочую силу. Между тем в постановлении Совета министров СССР от 30 сентября 1946 года № 2220 подчеркивалось, что на бывших военнопленных, «переданных из рабочих батальонов в постоянные кадры предприятий и строек, полностью распространяются действующие законодательства о труде, а также все права и льготы, которыми пользуются рабочие и служащие соответствующих предприятий и строек» (статья 1)[567]. Постановление стало важным шагом в восстановлении гражданских прав бывших военнопленных. Их не только уравняли в правах с другими трудящимися, но и предоставили некоторые ветеранские привилегии: например, часть льгот, упомянутых в законе о демобилизации, а также закрепленное за инвалидами войны право покидать предприятие, чтобы воссоединиться с семьей (статьи 2 и 4). Министрам и руководителям предприятий предписывалось обеспечить бывших членов трудовых батальонов работой по специальности. Если же такой возможности не было, то работника предлагалось «с его согласия» перевести на другое предприятие (статья 3). В 1948 году это постановление еще оставалось в силе[568]. Тем не менее суровое трудовое законодательство послевоенных лет не позволяло тем, кто считался штатными работниками предприятий, покидать место работы без разрешения директора, которое, в свою очередь, давалось крайне редко[569]. Так, школьный друг Дьякова, также бывший военнопленный, не мог покинуть шахту, в которой вынужден был трудиться до конца лета 1947 года; похоже, только полученная под землей инвалидность освободила его от этого удела[570].

Поскольку трудовые батальоны использовались в регионах и отраслях, которые были непривлекательными для свободных рабочих рук, на долю бывших военнопленных доставался непопулярный и тяжелый труд типа лесозаготовок или угледобычи в сильно пострадавших или отдаленных районах страны[571]. Только инвалиды после 30 сентября 1946 года получили право оставлять свои предприятия ради воссоединения с родственниками. Что же касается всех остальных, то они вынуждены были тянуть свою лямку долго. Некоторым, впрочем, удавалось воспользоваться полученным в августе 1945 года правом перевезти к себе за счет предприятия собственные семьи.

Трудовые батальоны продолжали формироваться и после принятого в 1945 году решения об их расформировании; по крайней мере, официальные лица продолжали называть их именно так. К марту 1946 года насчитывалось 774 таких подразделения, в состав которых входили 607 095 репатриантов (как бывших военнопленных, так и гражданских лиц)[572]. В июле 1946 года Совет министров СССР санкционировал формирование еще десяти военно-строительных батальонов по тысяче человек в каждом. Этим частям, укомплектованным эстонцами, латышами и литовцами, служившими в немецкой армии, предстояло заниматься строительством «комбината № 7» Министерства внутренних дел. В октябре 1946 года другим правительственным постановлением демобилизация всех военно-строительных батальонов откладывалась на более поздний срок. В целях обеспечения на стройках МВД достаточного уровня рабочей силы бойцам таких батальонов не позволялось переходить в разряд вольнонаемных до тех пор, пока та или иная стройка не будет завершена. В 1947 году, опираясь на эту норму, МВД оспаривало попытки Совета министров Эстонской ССР добиться для эстонцев из трудовых батальонов права вернуться домой и требовало сохранить их действующий статус «до конца 1948 года»[573].

Тем людям, которых мобилизовали в регулярные инженерные части, занимавшиеся восстановлением страны, избавления от армейского контроля пришлось ждать дольше. В январе 1949 года Генеральный штаб направил в администрацию Голикова запрос о том, как поступить с репатриантами, которые занимались восстановлением Днепрогэса в составе подлежащего скорому расформированию инженерного батальона. Администрация ответила, что все репатриированные должны быть отпущены по домам, причем проезд должен быть оплачен самой воинской частью, а МВД обязано снабдить каждого репатрианта справкой о результатах фильтрационного процесса. Батальон был полностью расформирован к 10 апреля 1949 года. Из 305 репатриантов, которые работали в нем, 135 уехали в родные места, а еще 140 подрядились на новые строительные работы сроком от трех до шести месяцев. (Более трех десятков из них даже получили семейные квартиры, а