Необходимое было сделано. Далее должен был последовать самый важный вопрос, но я не представляла, как ответить. Кинзия напала на меня, но перед этим напала я, и неизвестно, кто кому больше боли в итоге причинил.

Или Мариан уже в курсе?

— Просто несчастный случай, — сказала я, глядя в глаза плада.

— Как бы я хотел, чтобы это было так… Как бы хотел… Но это не несчастный случай. Это катастрофа.

— Не преувеличивай, — нарочито весело сказала я, и эта веселость в моем голосе прозвучала так искусственно и неуместно, что я сразу же пожалела о своих словах. — Все будет нормально, Мариан, — уже другим тоном, уверенным, проговорила я.

Красивое, но бледное лицо плада скривилось, и такой безнадегой него повеяло, что у меня даже перехватило дыхание. А потом мужчину прорвало.

— Нормально? Нормально?! Ничего нормального, Лери! Это сущий кошмар! Ты права была, когда хотела сбежать отсюда, когда называла эту проклятую Колыбель клеткой! С тех самых пор, когда Брадо увез нас с Кинзией, все идет наперекосяк! Я торчу здесь только из-за сестры, только из-за нее… у нее так мало радостей в жизни… и вот ты… и вот это все… что мне делать?

Я не знала, что ответить Сизеру.

— Что мне делать? — обессиленно повторил он.

Я могла бы промолчать снова, но не стала. Очевидно, он боится, что Кинзию накажут за применение огня смерти. Но этого не будет, потому что я не хотела и не буду жаловаться. Именно поэтому я и скрылась скорее в комнате, пока никто посторонний нас не увидел.

— Не переживай, Мар, — сказала я. — Никто не узнает о произошедшем.

— Но я-то знаю… Ты видела на площади в Ригларке, что мы делали? Мы применяли огонь смерти, но это были правильные приемы, безопасные. То, что произошло сегодня – это нарушение закона. За это карают.

— Никто не узнает! — повторила я. — Никогда. Клянусь.

Глаза молодого человека потемнели. Что-то в них появилось новое, пронзительное, щемящее до глубины души… По одним только глазам Сизера я поняла, что произошло что-то действительно серьезное, что-то такое, после чего как раньше не будет.

Мариан создал новый шар энергии, такой же теплый, как и предыдущий, и, ни слова не говоря, протянул ко мне руки. Закрыв глаза, я начала пить с них энергию; по мере того как она заполняла меня, боль от ожога все уменьшалась и уменьшалась, пока не пропала совсем, а тело не запело. Понимая, что на этот раз исцеление было полным, я отстранилась и сразу же прижала руку к щеке.

Пальцы нащупали неровность.

— Это шрам? — прерывисто спросила я.

— От пламени смерти всегда остаются шрамы, — ответил Мариан, глядящий на меня с… жалостью. Много чего еще было в его взгляде, но жалость – хуже всего. Что может быть ужаснее жалости?

Я вскочила с кровати и подбежала к зеркалу; Нереза попыталась меня остановить, но я попросту смела ее с пути.

В красивом зеркале отражалась красивая девушка.

С уродливым шрамом на лице.

Шрам был не так уж заметен, и безобразным его нельзя было назвать: так, неровность, которую можно счесть следами от юношеских прыщей... Кого я обманываю? Эта пощечина навсегда запечатлелась на моей щеке, и только слепой ее не увидит.

— Все равно вы красивая, — сказала Нереза; она снова стала обращаться ко мне на «вы».

Эти слова ужалили меня; отойдя от зеркала, я стала нервно переплетать косу.

Последние дни я была сама не своя и никого не хотела видеть; только Мариан заходил ко мне, чтобы подлечить, но лечить уже было нечего, ведь шрамы от пламени смерти остаются навсегда. Что там с Кинзией, я не спрашивала – я и слышать о ней не хотела, одна только мысль о ней вызывала у меня такой шквал эмоций, что я взрывалась призрачным огнем.

— Я ведь хотела ей добра, — выпалила я обиженно, бросив переплетать косу. — Я сочувствовала ей, пыталась до нее достучаться, но она всегда меня отталкивала!

Нереза горько вздохнула.

—…Я и так, и эдак к ней подступалась, но все зря. Почему она ударила меня за правду?

— Потому что вы боль для нее.

— Она причинила мне не меньшую боль! Посмотри на меня, я теперь меченая! — воскликнула я в отчаянии. — У меня ничего не осталось! Внешность была моим главным ресурсом! А что теперь?

— Вы и теперь очень хороши собой.

— Чушь!

— И вы умны.

— Я дура! — возразила я, и бросилась на кровать, где начала рыдать.

В памяти зазвучали слова ллары Эулы: «Ты молода, здорова, красива, и ты плад. Империя даст тебе все». Какая усмешка! Какая жестокая ирония! Ничего мне империя не дает – только отнимает!

Служанка присела на кровать, погладила меня по спине, но тут же одернула руку, потому что я снова взорвалась бесцветьем своего бестолкового, бессильного пламени, напоминающего о том, что никакой я не плад, а так, жалкое подобие…

Снова вздохнув, Нереза оставила меня одну.

Я пыталась взять себя в руки, мыслить логически, но всякая логика сбивалась и мысленно я снова и снова возвращались к Кинзии. Она могла бы дать мне обычную пощечину, но вместо этого использовала пламя смерти. Нарочно она сделала это или в порыве ярости? Хотела ли она меня обезобразить или это стечение обстоятельств?

— Ну хватит, эньора! — не выдержала Нереза. — Только и делаете, что сидите на стуле, напряженная, как струна... Вот уже несколько дней как вы нормально не ели… эньор Сизер боится за вас, эньор Мео переживает. Так вы себя до настоящей болезни доведете.

Я посмотрела на служанку; взор мой был туманным.

— Рензо, — проговорила я вполголоса. — Надо будет сказать ему…

— Что сказать? — насторожилась Нереза. — Ему сказано уже, что вы простудились на прогулке.

Я печально усмехнулась.

Во избежание пересудов Рензо и моим «друзьям» было объявлено, что я простудилась и пока не могу никого принимать. Так, за эти дни они прислали мне много цветов, записки с пожеланием скорейшего выздоровления, баночку с каким-то особенно ароматным медом и прочие милые знаки внимания.

— Надо сказать ему правду, — вымолвила я. Сам факт того что я, плад, заболела, уже должен был насторожить Рензо, ведь плады не болеют.

— Какую еще правду? Нет уж, эньора, молчите обо всем до свадьбы!

— А шрам?

— Замажем. Я Жако уже сказала, чтобы он покопался в своих запасах столичных и все приготовил. Поверьте, он вас так накрасит, что никто никогда никакой шрам и не заметит! Так что, звать управляющего?

Я подняла руку и в тысячный раз за последние несколько суток коснулась своей обожженной щеки. Визуально, может, и возможно скрыть след, но тактильно – нет. Я представила, как влюбленный юноша касается меня в первую брачную ночь, как целует и вдруг обнаруживает, что жена совсем не так хороша собой, как ему казалось, а если учесть, что жена еще и старше, то это получится обман, натуральный обман…