что она даже не отдавала себе в этом отчет. Забылась на минуту. Отвлеклась, а тело среагировало. Как раньше. Как когда-то давно.

Инна выдернула руку, бросила на Никиту острый взгляд. Но ничего говорить не стала, не смогла. Впрочем, Никита и сам понял, без слов. Помрачнел сразу же, отвернулся, уставился куда-то в конец коридора. Ну а что он хотел? Сделать вид, будто никакой измены не было? Решил, наверное, что она забыла об этом или простила его. Кажется, вчера она в порыве обняла Никиту, может, даже поцеловала. Еще и на плече у него всю ночь проспала. Неловко вышло… Но это не значит, что всё забыто, пережито, пройдено.

На самом деле, Инна и правда на время забыла про его измену. То, что случилось с Митей, попросту оттеснило все остальное. Но всего лишь оттеснило. Затем, когда Митя нашелся, она в эйфории вообще ничего не соображала. В том состоянии она бы и Климова расцеловала, если бы это он принес ее мальчика.

Но сейчас она потихоньку пришла в себя. И сразу заныло в груди, стоило вспомнить его слова: «Я был с другой».

Нет, его измена никуда не делась. Просто общая беда их вновь соединила, но лишь на время. Но быть вместе они больше не смогут, как бы плохо самой ни было. А ей без него плохо, очень. Порой, бывало, настолько плохо, что хотелось просто вернуть его и, казалось, больше ничего не надо. Но это были лишь редкие минуты слабости – у кого их не бывает? А потом Инна собиралась и понимала: нет, это невозможно. Ничего не изменить и не исправить. Прежде всего, потому что она никогда не сможет забыть его предательства, уж она-то себя знает.

Однако, когда Инна выдернула руку, кожа еще с минуту зудела, словно хотела, даже требовала и дальше его прикосновений. Сердце заныло: как же хорошо с ним бывало… какой же он дурак, что все разрушил…

В половине седьмого стали просыпаться больные. В коридор из всех палат стали выходить дети постарше и заспанные мамы самых маленьких больных. Мимо них прошествовала в сторону уборной молодая женщина в кое-как запахнутом коротеньком халатике, который почти не скрывал ни широких крепких бедер, ни пышной груди. А когда она подняла руку ко рту, чтобы прикрыть зевок, полы вообще разъехались, обнажив всё, что можно. Никита мазнул по ней равнодушным взглядом, но не задержался ни на секунду. И снова уставился с сосредоточенным и хмурым видом в коридорную даль. А Инна поймала себя на том, что зачем-то украдкой следит за его реакцией на эту полуголую женщину и почти испытывает удовлетворение, что он совсем не заинтересовался чужими прелестями. Правда, тут же одернула себя: не плевать ли? Теперь-то уж что…

Наконец загорелось и стеклянное окошко в двери Митиной палаты, и оба, как по команде, подскочили. Но с ним они пробыли недолго. Сразу после завтрака его позвали опять на какое-то обследование, а им пришлось ждать в коридоре.

Никита, сунув руки в карманы, бродил по коридору туда-сюда. В другой раз это хождение ее бы раздражало, но сейчас было не до того. В голове метались самые разные мысли. Думалось обо всем сразу: как там Маша? Не было ли ночью температуры? Справились ли с ней отец и Зина? Не забыли ли дать лекарство? Отец такой беспомощный, когда дело касается быта, такой рассеянный… вся надежда на Зину… Надо им позвонить… хотя еще, наверное, рано… Долго ли еще продержат Митю? И главное – сильно ли пострадал её мальчик? Врач, вроде, сказал, что все обошлось. Хоть бы! Лишь бы всё это не аукнулось потом… Нет, она не позволит… она теперь для него всё-всё сделает. Господи, как она могла прозевать… Митя же жаловался на эту Оксану Викторовну, а она, дура, не верила… думала, что он хитрит, ленится, врет… И Никита ведь её просил быть с Митей мягче, а она… так стыдно, сил нет…

– Ты вчера что-то рассказывал про нее, я уже засыпала, смутно помню… – обратилась она к Никите.

Он посмотрел на нее с легким недоумением.

– Про кого – про нее?

– Про Митину учительницу.

– Про Мышку?

Теперь с недоумением взглянула на мужа Инна.

– Она с нами на курсе училась. Не помнишь ее? – спросил он, присаживаясь на соседний стул.

Инна качнула головой.

– Ну и жила в нашей общаге.

– Все равно не помню.

– Ну, когда ты ко мне переехала, она там уже и не жила. В академ ушла или вообще отчислилась.

Инна нахмурилась.

– И что? Какое это отношение имеет к Мите? Почему она так с ним поступила?

Никита пожал плечами.

– Может, умом тронулась, не знаю. Ну, конечно, тронулась. Это ведь по любому ненормально. Ну и был еще момент… – он запнулся. Посмотрел на нее виновато. И сразу вид у него сделался такой, будто дальше ему говорить очень не хочется, но должен.

Инна знала это его выражение, изучила за столько лет. Хотя тут и изучать особо не надо. У Никиты лицо как открытая книга, еще и с картинками.

– У тебя с ней что-то было? – моментально догадалась она.

Он сморщился, но кивнул.

– Наверное.

– То есть как – наверное?

– Я пьян был. После какой-то гулянки проснулся, а она рядом. Больше ничего не помню.

– Как такое можно не помнить?! – искренне удивилась она.

– Слушай, Инн, это было сто лет назад. Мы с тобой даже знакомы на тот момент не были. Главное, что после тебя я уже ни с кем не… – он осекся, сразу отвел глаза. Потом буркнул: – И вообще, я же вчера тебе все рассказал.

– Рассказал, когда я уже почти спала. Конечно же, я не помню.

– Ну вот и я не помню.

После короткой паузы Инна спросила:

– А ты узнал ее? Ну, что это она? Вы общались? Встречались? Почему она так дурно поступила с Митей?

Никита взметнул брови.

– Ну, конечно, нет! Я ее узнал, только когда фотку на стене увидел. У нее дома. Она в универе вообще не так выглядела. А почему Митьку украла – не знаю. Ну, там же явно шизо какое-то.

– Может, она из ревности или обиды так? Может, любила тебя, на что-то рассчитывала? Как думаешь?

– Да какой ревности? Я с ней только здоровался… максимум. Ну и вообще – когда себе