— Мне трудно сказать, — смущенно ответил «пан Янек». — Я бы не хотел обижать вас… Разве я сделал в прошлом вам что-то плохое?

— Вы не виноваты в том, что с вами случилось! — воскликнула Анна. — Не бойтесь, я не стану укорять вас за беспамятство. Но неужели вы совсем ничего не помните? И неужели из прошлой жизни у вас не сохранилось никаких воспоминаний или памятных вещиц? Неужели рана отняла у вас все, чем вы жили все эти годы?

— Я не знаю, — пожал плечами Корф. — Прошлое как будто стерто, а отдельные воспоминания размыты… Что-то из детства: сад, яблони, качели, смех и золотоволосая девочка рядом. Но это так туманно и неопределенно… Хорошо, что Ванда рассказала мне про первое причастие и раннее сиротство. Про наши с нею свидания и клятвы в вечной любви. Единственное, что связывает меня с прошлым, — вот этот медальон. — «Пан Янек» извлек из-под блузы золотой медальон в виде сердечка с изумрудным камешком-глазком посередине и показал Анне. — Мне его подарила Ванда.

— Этот медальон подарила тебе я! — вскричала Анна, хватаясь за сердце.

— Нет-нет, — обиженно покачал головой Корф. — Это подарок Ванды.

— Пусть так, — кивнула Анна, — тогда откуда я знаю, что находится у него внутри?

— Этот медальон не открывается, — раздался от двери знакомый голос.

— Анна вздрогнула — к ним медленно, с лицом, искореженным гневом и ненавистью, с полосами, развевающимися, как у фурии, приближалась Ольга Калиновская.

— Ванда? — удивился «пан Янек». — Что ты делаешь здесь? Ты следила за мной? Зачем?

— Затем, что она до смерти боится, что ты узнаешь правду. — Анна вдруг заговорила по-русски. — Она боится, что, когда все откроется, ты перестанешь быть ее послушной марионеткой и станешь тем, кем был всегда — русским офицером и отважным воином.

— Это какая-то нелепость… — рассеянно сказал Корф по-русски и вздрогнул оттого, что сказал, в недоумении воззрившись на Анну полным сомнения взглядом.

— Да-да, — продолжала она. — Смотри на меня, слушай меня и вспоминай! Вспоминай отца и наше имение в Двугорском, наши встречи и наши ссоры, нашу любовь и наших детей…

— Но у меня нет детей, — не очень уверенно прошептал Корф, усилием воли возвращаясь к французскому.

— Есть! — Анна вскинула руку, указывая перстом на медальон на груди Владимира. — Этот медальон открывается. И там, внутри, ты найдешь волосы своих детей — сына Ванечки и дочери Катеньки. И там еще мой портрет!

— Дрянь! — зарычала Ольга и бросилась на Анну с ножом, но «пан Янек» успел схватить ее за руки и оттащить от Анны. — Не слушай ее, она все врет! Она пытается отнять тебя у меня! Она подлая, она разлучница, ведьма! Выбрось этот медальон, прочь его, прочь!

Ольга изловчилась и сорвала цепочку с шеи Корфа. Медальон упал и со стуком покатился по полу. Анна тотчас бросилась к нему и успела поднять и сжать в кулаке.

— Мне не нравится, что ты следишь за мной и вмешиваешься в мои дела, — зло сказал «пан Янек», сильно встряхивая зажатую в тисках его рук Ольгу. — Ванда, немедленно приди в себя и не устраивай сцен в святом месте!

— А тебе, значит, можно осквернять церковь ночными свиданиями с чужой тебе женщиной? — Ольга еще минуту для вида посопротивлялась, а потом расплакалась. — Ты уходишь от меня, Янек? Ты меня разлюбил? Твоя Ванда уже безразлична тебе?

— Не говори глупостей, — сухо сказал тот, отпуская ее. — Я пришел сюда, чтобы прояснить одно недоразумение, а ты устроила сцену ревности. Эта женщина, насколько я помял, потеряла своего мужа, который удивительно похож на меня. Я не мог отказать ей во встрече, да мне и самому хотелось убедиться, что она ошиблась.

— Я не ошиблась, — твердо заметила Анна. — Мой муж — ты, барон Владимир Корф, сын своего отца и своей родины! А ты всегда звал меня Анечкой и больше всего любил слушать, как я пела. И еще ты страшно ревновал меня к театру. Помнишь театр, который держал в своем имении твой отец Иван Иванович?

— Боже! — с отчаянием в голосе воскликнул «пан Янек». — Это не может быть правдой! Я — поляк, и меня зовут Ян Кормак.

— Пусть так, — горестно усмехнулась Анна. — Тогда почему ты все это время носил на шее медальон с моим портретом?

Анна открыла медальон — ибо только они с Владимиром знали, как действует тайный замочек в его корпусе, — и протянула его «пану Янеку». Тот снова взял его и поднес к лицу, чтобы получше рассмотреть, и замер — эта женщина говорила правду?!

— Нет, нет! — «Пан Янек» растерянно оглянулся на озлобленно притихшую за его спиной Ольгу.

Та метнулась выхватить медальон, но «пан Янек» быстро закрыл его и сурово посмотрел на «пани Ванду». Ольга остановилась, и лицо ее приняло жалостливое выражение.

— Янек! — взмолилась она. — Это все глупый вымысел, это происки подлых врагов против нашей любви…

— Замолчи! — «Пан Янек» схватился за голову, в которой все уже и так кипело от волнения и спутанных мыслей.

И в этот момент Ольга быстро заложила руку за спину и, вытащив из-за пояса пистолет, остававшийся прежде незамеченным под, плащом, выстрелила в Анну. Но ей не удалось исполнить задуманное. Энрике, ворвавшийся в церковь, прежде чем Ольга успела нажать на курок, схватил ее за руку, и пуля попала в окно. Грохот от выстрела и звон разбитого стекла взбудоражили тишину церкви.

Какое-то время они молча боролись, и Ольга шипела в лицо Энрике: «Предатель!», но потом она вдруг опомнилась, осела всем телом и испуганно вжала голову в плечи. Энрике вырвал у нее из руки пистолет и сунул за пояс своего патронташа. «Пан Янек», в ужасе посмотрев на Ольгу, бросился к Анне.

— С вами все в порядке? — участливо спросил он, и Анна поняла, что дверь в подземелье его воспоминаний, едва приоткрывшись, захлопнулась.

Перед ней опять стоял «пан Янек», внимательный и искренне обеспокоенный столь неожиданным поворотом событий.

— Благодарю вас, — прошептала она, подавляя прорывавшееся наружу рыдание.

— Пожалуй, нам стоит уйти, — кивнул ей «пан Янек», склоняясь к ее руке для поцелуя, — и простите за то, что вам только что пришлось пережить.

— Вы ни в чем не виноваты… — еле слышно промолвила Анна и осторожно, но ласково провела рукой по его волосам.

«Пан Янек» вздрогнул, этот жест смутил его, он словно собирался еще что-то сказать Анне, но его внимание отвлек Энрике, который стал торопить их.

— Сюда идут, уходите! И уводите синьору Ванду, пока она еще чего-нибудь не натворила!

— А как же вы? — растерялся «пан Янек», глядя то на него, то на печальную Анну.

— За нас не беспокойтесь, — кивнул Энрике. — Я все улажу со святым отцом…

* * *

Потом он рассказал Анне, что, передав «пану Янеку» портрет и объяснив, куда тот должен ехать, сам остался в лагере, чтобы проследить за синьорой Вандой. Миниатюра произвела на командира Джованни, как еще иногда звали «пана Янека» итальянские повстанцы, неизгладимое впечатление. Он был потрясен своим сходством с мужчиной на портрете и хотел немедленно скакать в деревушку, куда Энрике отвез Анну. Но Ванда не отходила от него ни на шаг, и тогда Энрике решился на обман. Юноша сказал синьоре Ванде о неожиданном приезде какого-то посланца с важным донесением для нее, и она с видимым неудовольствием покинула «пана Янека», пообещав, правда, что вернется скоро и непременно.