— Диан? — окликаю я вслух.

Разумеется, его рядом нет.

Я сажусь, провожу ладонью по лицу. Усталость отступила, но я не чувствую себя отдохнувшей. Я так и спала, в платье?

Взгляд натыкается на пару тряпичных кукол. Бездна, а если бы кто-то вошёл и увидел это непотребство?! Меня бы обвинили…

Полежать подольше не получится. Усилием воли я сгоняю себя с кровати прибраться. Тряпки сожгу, землю подсыплю в ближайший цветочный горшок…

— Юджи! — дверь распахивается и в комнату врывается Юрита. — Юджи, маме стало совсем плохо! Она просила позвать за жрецом.

Что?

Тень, где тень?!

Я ещё не успела прибраться и едва перехватываю Юриту у ширмы, чтобы она не увидела кукол.

— Иди, я догоню, — разворачиваю я её. — Накину платье.

Не в сорочке же по дому бегать — неприлично.

Юрита послушно кивает и выскакивает из комнаты. А я… прячу кукол в зеркальный тайник, воспользовавшись зеркалом, вставленным в трюмо. Наспех одевшись,выбегаю в коридор, на ходу зову тень, но она не откликается. Видимо, бродит где-то. Или притихла, наблюдает из-за угла, позволяя мне справляться самой.

— Мама! — я гашу рвущийся крик, и из горла вылетает хрип.

Зато не напугала.

Мама лежит в гнезде подушек, по плечи укрытая одеялом. Одна рука поверх него, вторая скрыта. Мама смертельно бледна, пальцы подрагивают.

В прошлой жизни в это время я ещё была компаньонкой в доме герцога, скрыть мамину смерть от меня не могли бы. Ухудшение спровоцировала я? Но я ведь просто убрала всю дрянь! Из меня никудышний практик, зато неплохой теоретик. Я головой думала, прежде, чем делать. Маме должно было сразу стать легче, а к утру самочувствие и вовсе должно было улучшиться. Почему получилось наоборот?!

Мама слабо улыбается и переводит взгляд на Юриту. Слова маме даются с трудом:

— Юри… шкатулку…

Юрита спрыгивает с кровати. Шкатулка, о которой просила мама, стоит на комоде, будто нарочно приготовлена.

— Вот, мам.

— Открой. Разделите… на память.

Внутри лежат разрозненные украшения. На взгляд — ни одного комплекта. Браслет, несколько колец, две или три пары серёжек.

— Мам, — я беру её за руку, — по-моему ты спешишь.

Она в ответ лишь улыбается, не столько губами, сколько глазами.

Пришедшая в голову мысль ударяет меня молнией.

Я резко оборачиваюсь:

— Где слуги? Почему никого?

— А-а-а, — Юри несколько раз моргает, прежде чем до неё доходит суть моего вопроса. — Дочь кухарки побежала за жрецом, а где Райра, я не знаю, почему-то не видела её сегодня.

Райра, я так понимаю, горничная?

— Юри, бегом, принеси для мамы сладкий чай. И пусть кухарка приготовит либо кашу, либо куриный бульон, что быстрее. Бегом.

— Юджи? — в маминых глазах недоумение.

Объяснение простейшее — мама уже была слаба, очищение её истощило. Само по себе проклятье ночью уже не причиняло ей вреда, а вот ошмётки распавшегося проклятья продолжали отравлять.

Сон и еда в её случае лучшие лекарства. Сон, уверена, принёс пользу. Осталось накормить чем-то лёгким, но достаточно питательным.

Юри, кивнув, послушно убегает за чаем… вместе со шкатулкой.

— Мама, тебе нужно бороться и восстанавливать силы, хорошо?

Мама ничего не отвечает. Не похоже, что она верит в мои слова, скорее, воспринимает, как попытку утешить. Неудачно. Я про себя только вздыхаю и беру маму за руку, успокаивающе глажу по пальцам. Она расслабляется, напряжение её отпускает.

Кажется, она вот-вот заснёт.

Я украдкой вывожу руку исцеления и, вспомнив, что мне доводилось читать о первой магической помощи, пытаюсь передать маме крохи восстановившейся у меня за ночь магии.

Вроде бы я стала самую малость сильнее? Чем больше тренируешься — тем сильнее становишься. Мою работу с рунами нельзя назвать полноценной тренировкой, но всё же… Я ведь раз за разом опустошаю себя до дна.

— Юджи?

— Тебе лучше, — улыбаюсь я.

Возвращается Юри. С чашкой.

— Не горячо? — на всякий случай уточняю я.

Юри пробует чай губами и кривится:

— Нет, нормально. Приторно, — сладкое сестрёнка не любит, шоколаду предпочитает фрукты.

Я пересаживаюсь в изголовье кровати, помогаю маме приподняться, подталкиваю ей под спину “чистые” подушки и мимоходом прислушиваюсь к ощущениям. В комнате тёмной магией не пахнет.

Забрав у Юри чашку, я подаю маме, держу в руках и чуть-чуть наклоняю, чтобы мама могла пить. Ей всего-то требуется глотать, но, осилив половину, она устало откидывается на подушку, прикрывает глаза. На щеках появляется слабый румянец.

— Мама… тебе лучше? — Юри нетерпеливо подпрыгивает.

— М-м-м.

— Похоже, что да, — улыбаюсь я. — Бульон?

— Я приказала приготовить и кашу, и бульон.

— Молодец, — заметив, что мама уснула, я понижаю голос и прикладываю палец к губам.

Я всматриваюсь в её лицо. Мама всё ещё бледна, но, если, когда я вошла, её кожа походила на белую бумагу и отдавала синюшностью, то теперь появился намёк на здоровый цвет лица, жизнь к маме явно возвращается. И дыхание стало глубоким, ровным.

Мы с Юри молча сидим, уходить ни ей, ни мне не хочется. Я отставляю чашку прямо на пол. Юри, проследив за моим движением, ойкает и возвращает шкатулку, с которой она бегала к кухарке.

— Мама никогда не показывала мне, что в ней, — делится она.

— Мне тоже.

У мамы есть другая шкатулка с украшениями, которые она часто носила, а эти, видимо, особенные.

Поколебавшись, Юри не решается открыть шкатулку снова, наоборот, возвращает на комод.

— Папа уже встал? — шёпотом спрашиваю я.

— Он… очень занят, — Юри пытается его оправдать, но видно, что она сама себе не верит.

— Занят, — соглашаюсь я.

С ним я ещё разберусь…

Только документы пусть сперва мне восстановит.

В коридоре раздаются тяжёлые шаги, чей-то незнакомый недовольный голос, и ему отвечает тонкий голосок, будто бы детский. Дверь открывается, и в спальню входит облачённый в бело-золотые одежды светлый жрец.

— Мне сообщили, что леди Махаон умирает, — громко заявляет он, уставившись на спящую маму.

Мама от его рыка, естественно, проснулась, дёрнулась, села, испуганно прижимая одеяло к груди. Жрец же смерил её неприязненным взглядом, становившемся всё более и более недовольным. Жрец не только не обрадовался, что мама выглядит лучше, но и словно бы собирался обвинить её в обмане.