— Опушкин, я уж не стал там в разгаре операции об этом говорить, но ты опять проявил себя героем!

— Служу России, — тоскливо отозвался Антон.

— Да это понятно, — отмахнулся Николаич. — Тут другое. Я сейчас буду по радио связываться с Москвой, хочу ходатайствовать начальству о предоставлении тебя к званию героя. Вот так — ни больше ни меньше. Три успешных операции за три дня! Банда в Красных Огурцах — раз. Освобождение Телецентра — два. Освобождение заложников в Сомали — три! И ни одной потери!

Антон тяжело вздохнул. Теперь еще и герой России. Пора спрыгивать с карусели, иначе есть риск обнаружить себя завтра на Луне или на дне Марианской впадины.

— Антон, в чем секрет, а? — понизил голос Николаич. — Это вот эта штука, да? — Он ткнул пальцем в прялку. — Секретная разработка? Ты же с ней не расстаешься.

— Василий Николаевич, не надо звонить в Москву, не надо ходатайствовать. Я — не спецназовец. Я — дизайнер. Занимаюсь интерьерным дизайном. Все это — одна сплошная ошибка. А это — не секретное оружие. Это прялка, которую завещал мне один изобретатель. Я должен ее… Не важно.

— Нет уж, ты договаривай, у нас друг от друга секретов нет.

— Хорошо. Я должен ее отвезти Якубовичу на «Поле чудес». Знаете такую программу?

Нет, все‑таки не зря. Не зря майор Кувалдин был на хорошем счету у начальства! Способность принимать правильные решения не только в бою, но и в тылу, знать и понимать своих бойцов, их психологию — вот качества настоящего командира. И майор Кувалдин обладал ими в полной мере. Он мог разглядеть скрытый резерв бойца и, когда тот уже говорил «Не могу!», сказать ему «Можешь!». А равно и заметить, когда боец переоценивает свои силы, сказать ему «Отдохни». И если, например, у кого‑то случился посттравматический шок и он начинает нести чушь про интерьерный дизайн и Якубовича, майор Кувалдин тоже знал, как поступить, опыт имелся.

— Знаю, — спокойно ответил Николаич. — Знаю такую программу. Кто же ее не знает? Ты давай не вешай нос, врачей мы спасли, это главное, а сейчас полетим домой. Давай я автомат у тебя пока возьму да и в пирамидку его сложу.

— Да заберите его совсем. Наконец‑то. Я — лицо гражданское, мне вообще с оружием как‑то неуютно.

— Ну, неуютно так неуютно. Это не беда. Вот в Эмиратах на самолет пересядем, не успеешь оглянуться, и уже дома. Отдыхай, Антон, отдыхай…

С этими умиротворяющими посулами, сказанными мягким голосом с успокаивающими интонациями, он подхватил за ремень пистолет‑пулемет и, медленно пятясь, отошел от психически травмированного бойца. Боец вроде бы пока не буянил и не собирался открыть пальбу по однополчанам, как это иногда бывало с носителями подобного диагноза. Но все же Николаичу было спокойней, что он обезоружил несчастного.

Зайдя в рубку и связавшись с Москвой, он попросил, чтобы на прилете их встречала «Скорая» с психиатрами и санитарами. Москва поняла и обещала прислать. Разобравшись с внештатной ситуацией, Николаич присел на лавку и выдохнул. «Вот работка у нас! — подумал он. — Тело выдерживает, а психика нет. Ждешь пули от врага снаружи, а оно изнутри нападает. Эх, жалко парня!» Ему сделалось грустно, и он достал фляжку, предусмотрительно наполненную коктейлем «Доброе утро, Сомали!».

Несмотря на то что Аслан с Борей Психологом были не в самолете, а на земле, и даже ниже — в подвале, прибегнуть к помощи алкоголя в деле усмирения эмоций тоже показалось им хорошей идеей. Приняв по пятьдесят грамм, они расположились все за тем же кухонным столом, и прием начался.

— Она ко мне домой уже пришла. А я не могу женщину ударить. Я сейчас не голословно утверждаю. Я пробовал. Не получается. Так что бежать мне надо, понял? Иначе Сусанна… Страшные вещи может Сусанна.

— Подожди, Асланчик, ты чего конкретно очкуешь? — бархатным баритоном спросил Боря.

— Сусанна узнает — яйца отрежет. Он может, она армянка.

— Я догоняю, догоняю. Но давай представим то, чего ты так боишься. Мы часто очкуем самого страха. Хотя, когда наступает событие, которого мы очковали, оказывается, что…

На это раз пациент быстро осмыслил хитросплетение абстракций и наполнил его конкретикой:

— Боря, ты что, олень? Ты хочешь, чтобы я тут представил, как она мне будет… Ты чего мутишь?

Терапевт понял, что погорячился.

— Ладно, ладно, сорян, проехали. — Он напряженно побарабанил пальцами по столу. — Как насчет клиники неврозов?

— Это как?

— Я могу тебе выписать направление в стационар. Полежишь недельку, отдохнешь. И эта волчица тебя не найдет. А там, глядишь, все утрясется.

— Меня в больницу? Я что, псих пробитый? Может, санаторий, курорт какой за границей, — жалобно попросил Асланчик Бешеный.

— Я могу только в клинку неврозов. Чисто схорониться лучше места нет.

Бешеный вздохнул.

По дороге в клинику он впал в тоску. Медицинским учреждениям он не доверял, и вообще ассоциации с ними у Аслана были сугубо неприятные. Начиная с посещения в детстве зубной поликлиники в Алхан‑Юрте, где единственным обезболивающим была фраза врача «Ты же джигит!». А все из‑за баб!

— Юра, у тебя жена есть? — спросил Аслан водителя.

— Нет, Аслан Зелимханович.

— Повезло…

— Сусанна Артуровна — сильная женщина, — дипломатично заметил Юра.

— А ведь даже в спортзал не ходит! — подхватил Аслан.

— Я имел в виду… Знаете, я тут прочитал в одном журнале, когда жена сидит дома, а муж работает, у нее становится слишком много свободного времени. И это может быть плохо для психологического климата в семье.

— Так она с детьми сидит, жена эта.

— Дети — это да… — задумчиво проговорил холостой и бездетный Юра, для которого дети были вполне загадочным стихийным бедствием. — Особенно маленькие…

— Не, ну как маленькие, уже не маленькие. — Аслан попытался вспомнить, сколько лет его детям.

Какая‑то мысль забрезжила в его сознании. Сусанна сидит дома, дети выросли, сильная женщина, спортом не занимается, Хрустальный Дворец, Бита Спокойствия… Какое‑то решение, какой‑то выход…

— Приехали, — сказал Юра. — Тут вроде.

Машина остановилась у глухого бетонного забора посреди леса.

«Почему я так спокоен?» — думал президент России. Вроде вчера произошло немыслимое — захват «Останкино»! Практически попытка государственного переворота! Причем загадочная попытка. Захватчики как будто растворились в воздухе. Если верить министру, спецназ их спугнул. Президент усмехнулся. Если верить… Если бы он всем верил… Нет, если бы он кому‑нибудь верил, то был сейчас почетным пенсионером и выращивал огурцы на даче. Впрочем, то же самое, а может, и похуже было бы, если бы люди так же мало верили ему, как он им. Но к счастью, вера — наша национальная черта. Вера — как кинжал. Смотря с какой стороны взяться. С одной — такая опасная, зато с другой — такая удобная, так хорошо лежит в руке. Так вот, если не верить министру… То картина не становилась более ясной. Известно только, что захватчики были в форме спецназа. А ее можно купить в любом магазине. Что, кстати, безобразие. Но как хитры стали враги! И вообще — что за ужасное время! Раньше враг был понятен. Он был одет во вражескую форму, атаковал открыто, со своей вражеской территории. А сейчас что? Взрыв, ветрел, захват — а кто это сделал? Враги, которые притворились своими? Или свои, притворившиеся врагами? Провокация? Может, это министр устроил, чтобы свою значительность показать. А может, враги министра, чтобы его опустить. И это еще если все идет по плану. А ведь провокации — такое дело: что‑то пошло не так — и вышло совсем уж черт знает что. А мне потом разбираться, награждать кого‑то или наказывать. И ведь нельзя сказать честно — «Я ни хрена не понял». Все же думают, что я — господь бог, знаю все, вижу насквозь. Только покажи, что ты некомпетентен сразу, набегут шакалы: «Акела промахнулся…»