Тут разгребай и разгребай, а они морды воротят… А потом в эмиграциях будут таксистами работать. Это еще в лучшем случае.

– Так вот, Григорий Ефимович, – Зубатов отвел меня в сторону, к окну. – Ходят слухи, что «черногорки» взяли у сербского посла денег, чтобы убедить царя выступить на стороне Белграда. Стана уже зондировала почву у царицы…

Я выругался вслух. Похоже, моя договоренность с Максом насчет Боснии могла пойти лесом. А немцы мне тогда перекроют кислород по станкам. Оптический завод-то монтировать будут полгода, не меньше…

– Что мы можем сделать? – задал я прямой вопрос Зубатову.

– Я могу достать копии писем, что сербский посол пишет в Белград. Он очень неаккуратен в смысле конспирации…

– Сергей Васильевич, сделай одолжение! – я мысленно перекрестился. С такими письмами я легко утоплю «черногорок» по второму кругу. И не позволю втравить страну в бессмысленный балканский кризис.

* * *

Самая плохая новость ждала меня в общинном доме. Уже на подходе я почуял – что-то не то. Жизнь бурлит, очередь за настолками в лавку стоит и предлиннющая, да и «небесники» шуршат по двору, деловые такие. А вот взгляд все… отводят.

– Говори, что случилось… – я поставил чемодан, подозвал боцмана.

Мефодий Акинфич похромал ко мне, но не сказать, чтобы спешил. Кряхтел, тоже отводил взгляд.

– Ну! Чего молчишь?

– Ох, Григорий Ефимович, бяда такая, прямо не знаю, как сказать.

– Пожар, покража?

– Хуже. Ольга Владимировна бросила… э… нас. Вернулась обратно к мужу.

Я тяжело вздохнул. Что-то такого я и ожидал после того, как перестал получать от нее письма.

– Все расписки, векселя, да кассу она мне передала, – зачистил боцман. – Все копеечка к копеечке.

– Не в деньгах дело, – я посмотрел на счастливую Елену. Она просто светилась. Вот кому теперь хорошо-то…

– Гришенька, ты сам шутил – баба с возу, кобыле легче.

Эсерка подозвала одного из общинников, указала на чемоданы:

– Отнеси, мил человек, наверх. Нам теперь…

– Помолчи! – не выдержал я. Задумался, разглядывая землю. Что теперь делать? Пытаться объясниться? Или…

– …Я просто хотела сказать, что нам теперь нужно новое жилье, – надула губки Лена. – Собственный дом. Тебе и по рангу полагается. Ты же дворянин, глава целой партии.

Мысли путались, на душе было… плохо. Первое предательство меня. Но похоже, не последнее. Надо чем-то заняться. Важным. Отвлечься.

– Гриша, ты меня слышишь?

– Точно, партия! Телефонируйте Булгакову – пусть едут сюда. Собрание будет.

* * *

Пока ждал соратников, нашел на секретере большой конверт. В нем было письмо от Лохтиной и куча документов. Сначала посмотрел бумаги. Это была переуступка у нотариуса патента на меня «костного аппарата Распутина» и куча договоров с прикрепленными чеками. Частные клиники по всей Европе просто из штанов выпрыгивали как хотели купить прибор для остеосинтеза.

А Лохтина-то играет в порядочность! Я просмотрел патент. Изначально он был зарегистрирован на ее мужа, в мастерских которого аппарат и был сделан. Пересчитал чеки. Триста сорок шесть тысяч рублей. Солидно. Даже очень.

Потом ознакомился с письмом. Ну это было классическое послание обиженной женщины. «Сердце разрывалось в клочья», «я старалась скрыть свою обиду»», «заглушить боль потоком слез»… Заканчивалось все по канону: больше так не могу, прости.

Я чувствовал, что это «прости» – не окончательное. Тут можно еще побороться. А как? Да точно так же! Письмом. А точнее стихом. Помнится, я в школе учил Асадова. «Улетают птицы». Я достал свой «паркер», набросал первые строчки:

Осень паутинки развевает,

В небе стаи будто корабли —

Птицы, птицы к югу улетают,

Исчезая в розовой дали…

Сердцу трудно, сердцу горько очень

Слышать шум прощального крыла.

Нынче для меня не просто осень —

От меня любовь моя ушла.

Что же там было дальше? Я посмотрел в окно. До осени был весь август, но стояла типичная питерская погодка – косой дождь, хмурое небо. Сойдет. Так, что у нас там дальше? Аисты, неистовый разбег… «Преданного пса» убираем, оставляем концовку:

И довольно! Рву с моей бедою.

Сильный духом, я смотрю вперед.

И, закрыв окошко за тобою,

Твердо верю в солнечный восход!

Он придет, в душе растопит снег,

Новой песней сердце растревожит.

Человек, когда он человек,

Без любви на свете жить не может.

Я перечитал получившийся стих. А хорошо! Не затянуто, броско. Именно после таких стихов полураздетые женщины прибегают в слезах обратно. Или не прибегают. И тогда только остается «сильный духом, я смотрю вперед».

– Лена! – я позвал эсерку из приемной, где она уже успела оккупировать рабочее место Лохтиной. – Вот тебе вирши. Из наболевшего. Перепечатай на пишущей машинке и… – в последний момент я переиграл: – Пошли Перцову в редакцию. Пусть опубликуют в одном из ближайших номеров «Слова».

Елена взглянула на лист, впилась глазами в строчки. Сильно побледнела. Ее глаза так и метались по строфам.

– К Ольге?! Ты написал ей стихи?! Я не буду это печатать!

– Будешь! Или собирай вещи и проваливай.

Елену уже давно было пора поставить на место. Слишком много власти взяла.

Эсерка скомкала лист, заплакала.

Ну вот… Слезы – убийственное оружие.

– Милая! – я встал, приобнял девушку. – Это же я с ней так прощаюсь!

– Да? – Лена посмотрела на меня сквозь слезы с надеждой.

Пришла пора пряника.

– А вот чеки. Обналичь и купи, как хотела, нам дом. Тут даже на дворец хватит.

Я подал эсерке бумаги из конверта.

– Только домик брать будем не на нас с тобой, а на «Небесную Россию». Там устроим и штаб-квартиру партии. Согласна?

– Буду искать с двумя крыльями и подъездами! – Елена шмыгнула носом, расправила стих. – Скажи, ты меня любишь?

– Я, Лена, Россию люблю. Ступай.

* * *

Если собрать вместе два десятка юристов, людей от сохи, журналистов, учителей и философов, то получится общее собрание жилтоварищества – гвалт и неразбериха. «Небесная Россия» скандалила и хватала друг друга за грудки совсем так же, как и не-небесная. То есть до хватать еще не хватали, но все к тому шло.

Региональные представители, кто оказался в Питере, волком выли насчет «эксов» и особенно юридической ответки от конкурентов по выборам. Питерские, наоборот, говорили, что надо дожимать и неча пугаться. Знали, на что шли. Но как-то неуверенно, типа «старший приказал», вот и выполняем.

Потому первым делом я наорал на питерских – что за бардак в подразделении? Кто секретарь собрания? А ну пулей, выбрать президиум, секретаря, посадить стенографировать, определить