наручные часы и спросил Арсена:

— Почему в Дагестане пальмы не растут, Арсенчик?

— Почему не растут? — слегка обиделся Арсен. — Растут. В городском парке в Махачкале, а у некоторых — прямо перед домами.

— Да какие это пальмы? Одна видимость. Где, я спрашиваю, кокосы?

— Скучно вам, Георгий Петрович, да? — догадался Арсен.

— Есть самую малость, — признался Сырцов. — Сообрази мне еще твоего ноу-хау и в фужерчик приличного коньяку. До краев.

— Даму в перстнях сразу споить хотите?

— Много себе позволяешь, дорогой ты мой бармен.

— Виноват, — спохватился Арсен.

— Так загладь вину. И побыстрее.

Арсенчик отошел к столу и приступил к созиданию. Действительно, ему надо было торопиться: к Сырцову подсел кряжистый мужичок лет тридцати с хвостом. Устроился поудобнее, вздохнул и положил перед Сырцовым плотный конверт.

— В общем-то, по телефону тебе все изложил, но для порядка здесь подробный отчет, чтобы ты помнил, за что нам деньги платишь.

— Молодец! — похвалил его Сырцов. — Весьма элегантно ввинтил про мой должок, — и выложил на стойку свой конверт. — В расчете.

Обменялись конвертами и упрятали их по карманам. Тут вовремя подоспели напитки. Мужичок поднял фужер, полюбовался на просвет цветом коньяка.

— Помнишь мои слабости, Жора. Новостей хочешь?

— Ничего-то я не хочу, Руслан, — признался Сырцов. — Но послушаю.

— Вчера Лапин спецназом с киллерами разобрался. Как говорят, весь выводок под корень.

— Ишь ты! — завистливо восхитился Сырцов. — Ай да Костя! Всех, говоришь, повязал?

— Он их зажмурил, Жора. Огневое сопротивление при задержании.

— Откуда знаешь?

— Да вся ментовка гудит. Ничего такого не высказывают, но хмыком и улыбочками намекают.

— На что, по-твоему?

— На то, что Лапин это сопротивление сам устроил.

— Может, зря на Костю грешат?

— Мое дело — сообщить, твое — думать. Думай. — Руслан по-простецки выхлебал половину фужера.

— Выводок, — вспомнил вслух слова Руслана Сырцов. — И много в том выводке?

— Двенадцать, Жора, двенадцать. — Руслан вторым заходом опустошил фужер и со стуком поставил его на стойку. Сырцов предложил:

— Продолжишь?

— Нет. Сегодня хочу быть веселым, а не поддатым. Лапин снайперски вышел на их всеобщую стрелку.

— Не вышел, вывели, — поправил Сырцов. — Агент, глубокий крот.

— Я ж и говорю: тебе думать. — Руслан с удовольствием закурил и решил: — Докурю и к ребяткам пойду. Ждут.

В зеркале на стене бара Сырцов увидел, как на освещенный тротуар под окном кафе правыми колесами взобралась «альфа-ромео» и остановилась. Хлопнула дверца, и дама в перстнях направилась к входу.

— Что ж, иди, порадуй корефанов, — поспешно согласился Сырцов.

Ирина Игнатьевна от двери глянула на спины сидящих за стойкой и, на ходу стягивая перчатки и обнажая столь любезные Арсену перстни, прошла к кабине, к той самой. Благо столик там был свободен. Положила сумочку и присела выжидательно. Двое у стойки прощально поручкались. Руслан ушел, а Сырцов, сказав что-то Арсену, неспешно и без улыбки направился к Ирине. Подошел, сел, поздоровался:

— Здравствуй.

— Здравствуй. Я тебе весь вечер звонила. Домой, в офис. И по мобильнику, но ты его, наверное, отключил.

— Отключил, — согласился он.

— Почему не спросишь, зачем я звонила?

— Зачем ты звонила?

— Хотелось, — ответила она и улыбнулась в первый раз. Улыбнулся и он. Вяло. Подошел Арсен, молча поставил на стол два стакана, мисочку с орешками.

— Виски? — полюбопытствовала она.

— Виски, — подтвердил он. Слегка поболтал в стакане вышеназванный напиток и спросил. Не у нее, не у себя, у всех: — Почему я один?

— Как это — один? Только что с приятелем попрощался, вот и я пришла.

Продолжая вертеть жидкость в стакане и глядя в него, он задал второй вопрос:

— Завтра Иван Александрович приезжает, да?

— Приплывает, — уточнила она. — Да, завтра приплывает Иван Александрович.

— Почему я один? — повторил свой вопрос Сырцов.

— Тебе удобнее одному, Георгий.

— А если я скажу: давай будем вдвоем, Ирина?

— Безопасное для тебя предложение. Ты заранее знаешь ответ. Мы не будем вдвоем.

— По причине?

— Я люблю Ивана.

— А меня?

— И тебя. Но совсем по-другому.

— То есть по Пушкину, — зло догадался Сырцов. — Благочестивая жена душою мужу предана, а грешной плотию — архимандриту Фотию.

— Ты не архимандрит, ты просто безжалостный ублюдок.

— А кого мне жалеть остается кроме себя?

— Господи, что мы говорим, что мы говорим?! — отчаянно спохватилась Ирина и тихо заплакала. Он прикрыл ладонью ее нервное запястье и сказал виновато и опять-таки гаерски:

— Не плачь, девчонка, пройдут дожди.

— Ты без цитат можешь? — сквозь слезы попросила она.

— Прости, — повинился он и поднял стакан. — Давай выпьем за наше беззлобное последнее прощание.

— Не буду, — твердо возразила она.

— Гаишников опасаешься? — изволил пошутить он.

— Не будет последнего прощания. Вот и все.

— А что будет?

— Не знаю. Но что-то будет.

— Хочешь, скажу, что?

— Я знаю, что ты собираешься сказать. Распутная дамочка в удобное для нее время станет прибегать к одинокому, глубоко несчастному и достойному лучшей участи Георгию Петровичу для удовлетворения своих низменных страстей, растравляя его душевные раны. А он этого не хочет.

— Еще как хочу, — тихо признался он.

* * *

Ранним утром яхта пришвартовалась к частному причалу в Химках, где ее прямо у воды ждал солидный «мерседес». И водитель ждал, стоя по стойке «смирно» у распахнутой дверцы салона. Первым на пристань сошел энергичный Иван Александрович. Остановился, огляделся. Заорал во всю глотку:

— Изя, долго я тебя ждать буду?!

Изя, на ходу складывая мобильник, сбежал по ступенькам и сразу объяснил:

— Звонил Храмцов. Там, в Заволжье, ЧП, Ваня.

— Почему не мне, а тебе? — встревоженно и ревниво поинтересовался Иван Александрович. Изя подошел к нему, участливо обнял за плечи.

— Не хотел тебя огорчать и для амортизации выбрал меня.

— Что там произошло, Изя?

— Ты порекомендовал фермерам не платить Калмыку ни копейки. Они прислушались к твоему совету. Так вот, неизвестные безжалостно вырезали всю семью фермера Топильского, хутор которого самый отдаленный от райцентра.

— Мерзавцы… — только и мог сказать Иван Александрович.

— А ты только сейчас об этом догадался, — недобро заметил Изя. — Я предупреждал тебя, предупреждал! Калмык же сказал тебе, что он на своей территории.

— Теперь он на моей территории! — в ярости произнес Иван Александрович. — И скоро, очень скоро он перестанет поганить ее!

— Успокойся, Иван, — холодно потребовал Изя. И из Ивана тотчас вышел пар: он обмяк, постарел лицом и признался в отчаянии:

— Что же я наделал, Изька!

— Не надрывай себя, Ваня, — уже ласково попросил Изя и, тихонько подталкивая того в спину, напомнил: — Надо ехать.

— Уже доехали, — понял Иван Александрович и полез в лимузин.

* * *

Этим же утром (позднее) скромный «фольксваген» остановился у солидного, капитально отремонтированного замоскворецкого особняка, рядом с роскошной дверью которого висела неброская и богатая бронзовая таблица с