— Не с того начали, Жора, и не в той тональности.

— Начал ты.

— Тогда начну по новой, — прихватив пепельницу (поставил ее на подлокотник), Игорь Сергеевич вернулся в кресло и начал по новой: — Ты блестяще выполнил порученную тебе работу: то, как ты обнаружил и прикрыл Колосова, что называется, высший пилотаж. Молодой артист в полной безопасности и с него сняты все обвинения благодаря тебе.

— Мерси за комплимент. А дальше что?

— А дальше все тот же вопрос: на хрена попу гармонь, когда есть кадило? Ты хорошо сделал свое дело, и все довольны.

— И ты доволен, Игорек?

— В какой-то степени. Насколько я понимаю, ты в свое время ушел из ментовки и занялся частным сыском не только для того, чтобы бескорыстно защищать сирых и обездоленных. Ты получаешь хорошие деньги за помощь состоятельным людям, попавшим в щекотливые ситуации. За Колосова ты уже получил. Но можешь получить еще.

— Отступные, — понял Сырцов. — За что?

— Мы не просим тебя сделать что-то. Мы предлагаем тебе не делать кое-чего.

— Конкретнее, Игорек, конкретнее!

— Перестань копаться в связях уж закрытого дела Колосова. Зачем тебе это?

— Интересно. А я любопытный.

— Да ладно придуриваться, Жора! Я-то знаю цену таким, как ты. Успешное дело за большие бабки, а потом шум вокруг него для рекламы, которая дает тебе возможность хватать ртом и задницей еще большие бабки. Не надо шума и рекламы, Жора, а очень хорошие бабки будут и так.

— Считаешь, что за очень хорошие бабки меня можно купить с потрохами?

— Покупают же пузатые быки, темные деляги, богатые истерички и подозрительные старички. Ты весь на продажу, Жора.

— А ты сколько стоишь?

— Я не продаюсь.

Сырцов поднялся из-за стола. Под его взглядом встали и Гора с Игорем Сергеевичем.

— И начал не с того, и кончаешь не так, — рассудил вслух Сырцов и, выйдя к посетителям, сказал вежливо: — Не смею вас задерживать.

— Что ж, не будем отвлекать тебя от общественно полезной деятельности, Жора. Не договорились — значит, не договорились, что ж поделаешь!

— Только потом не пожалейте, Георгий Петрович, — впервые подал голос Гора.

— Смотри ты! И друг, который лучше новых двух, заговорил! — громко удивился Сырцов и вдруг, сделав шаг к Горе, нанес короткий и страшный удар с левой в печень. Гору согнуло, и тогда Сырцов, ухватив за волосы, кинул Горину голову навстречу своему вскинутому колену: лязг зубов, и Сырцов за волосы же откинул Гору, который рухнул на пол. Не поворачивая головы, Сырцов предупредил Игоря Сергеевича: — Только не пытайся почесать под мышкой, Игорек, а то я со страху могу невесть что нагородить.

— У меня нет пушки, Жора, — успокоил его Игорь Сергеевич.

— А у него?

— И он безоружный. За что ты его?

— Замечательная зрительная память не только у Димы Колосова. Мне мой учитель подробно описал троих, которых он встретил в арке. — Сырцов ожидал, когда очнется Гора. Свершилось, наконец: Гора растопырил мутноватые глаза. — Ты меня тогда как — дубинкой по башке или ногой в печень?

Гора, цепляясь за кресло, с трудом воздвигся на слабых ногах. Раскрыл рот. Неуверенным пальцем потрогал зубы. Сказал хрипло:

— Вы меня еще узнаете, Георгий Петрович.

— Да я и так тебя знаю, шестерка. Когда мне надо будет ботинки почистить, я тебя с твоим полотенцем через руку позову.

— Не добивай его, Жора, — попросил Игорь Сергеевич. — И на время разойдемся, как в море корабли.

— Тогда отчаливайте. И побыстрее.

* * *

Загримированный и одетый под статую, артист с замечательной зрительной памятью стоял в кулисе и, глядя на свой пьедестал, злобно и тихо, чтобы не слышали толпившиеся рядом артисты и обслуга, полушепотом выговаривал только что подошедшему к нему любимому учителю:

— Что же это получается, Захар Захарович? Вчера вы сказали, что мой выход на сцену в этом спектакле последний, а сегодня в приказном порядке вызываете меня снова. Мы же договорились!

— Прости, прости, Димочка, — униженно заныл Захар Захарович. — Был уверен, что культурист этот подойдет. Но с утра попробовал — и, как вы говорите, полный облом. Он даже стоять неподвижно не умеет. Выручи, ученичок ты мой ненаглядный! Сегодня — последний премьерный, и все, все!

— Захар Захарович, третий звонок, — мягко напомнил стоявший неподалеку помреж. И деловито Диме: — Димон, громоздись, пора!

Дима отвернулся от просящих глаз Захара Захаровича, проследовал на сцену, по незаметным ступенькам сзади забрался на пьедестал и оттуда продекламировал:

— На ель ворона взгромоздясь, позавтракать совсем уж было собралась, да призадумалась…

Дима призадумался и замер. Беломраморный атлет замер перед неотвратимым рывком в битву, в смерть, в бессмертие. Хламида, спустившаяся сверху, накрыла его. И пошел, открываясь, занавес.

* * *

Людские фигуры не были различимы во тьме, не было и теней. Глазом ощущалось только невидимое движение. В травяной канавке притих полковник Лапин в камуфляже без знаков различия. Бесшумно и неизвестно откуда приполз могучий спецназовец и сообщил шепотом:

— Охрана обезврежена.

— Сколько их?

— Трое. По всем правилам. Начинаем? Ребята на старте.

— Начали, — решил Лапин в переговорник, и тотчас три сильных прожектора осветили милую дачку. Лапин поднялся сам и поднял матюгальник, через который отчетливо сообщил: — Вы окружены. Сопротивление бесполезно. На размышление пять секунд. Через пять секунд — штурм.

Глухо завыли в дачке, и прозвучали первые выстрелы. Теперь в матюгальник отдал приказ могучий спецназовец:

— Штурм!

Вылетели стекла в окнах дачки, с треском распахнулись двери, и невидимые ранее тени превратились в устрашающие силуэты, которые через окна и двери неотвратимо ринулись в дом.

Выстрелы, панический визгливый мат, яростные вскрики, надсадные стоны. И все. Тихо стало. Спецназовец сказал:

— И все. Пошли, Костя. — Пошли. Вошли в распахнутую дверь. И вот он — каминный зал. Спецназовец спросил у забронированного старшего: — Наши все в порядке?

— Да вроде все.

Перешагивая через трупы, Лапин добрался до тела адвоката Василькова, которому одна-единственная пуля попала точно в лоб. Лапин склонился над ним.

— Это не мы, товарищ полковник, — дал пояснения старший. — Его свои завалили. Видимо, им показалось, что это он их заложил.

Лапин выпрямился, тоскливо осмотрел десяток насмерть поверженных.

— Пейзаж после битвы, — чтобы что-то сказать, сказал он.

— После бойни, — поправил могучий спецназовец. — Ты ведь этого хотел, Костя?

Глава VIII

Скульптурный юноша подхватил Ксюшку в шортах и лифчике под мышки и вознес к себе на пьедестал. Она обеими руками обняла его за шею.

— А я его старым хреном обозвала. Ужель он прав — и он гений?

Скульптура расстегивала на Ксюшке лифчик.

Пошел занавес. Занавес закрылся.

Ольга стояла в