Как только я вошел в дом, она бросилась мне навстречу и повисла на моей шее. Рыдания мамы разрывали мне сердце, не давая вдохнуть. Мы присели в гостиной, и я извинился. Сказал, что повел себя, как идиот, потому что приревновал Тришу к этому ее новому парню.

– Адам, ты влюблен в нее, и это старая новость, – сказала мама, выслушав меня. – Ты должен наконец признаться в этом ей и себе. Сынок, вы же оба страдаете. Я наблюдала за вами за праздничным столом. Вы как будто умираете изнутри, глядя друг на друга. Сходи к ней, поговори. Если ее чувства взаимны, она простит тебя.

– Завтра, мам. Я сделаю это завтра. А теперь давай спать.

Нужно ли говорить, что я глаз не сомкнул? Метался по комнате, как заведенный. У меня из головы все не шли слова Риты о том, что девушки могут додумать то, чего нет. Мне нельзя было оставлять Трише время на размышления, иначе я рисковал никогда ее больше не вернуть, никогда не сделать своей. А она моя, и всегда была. Ну что поделаешь, если я такой непроходимый тупица, что не позволял себе даже думать об этом?

Я несколько раз бросал взгляд на ее окно, в котором горел мягкий свет ночника. Через шторы этот свет было практически не видно, но я уж точно знал, как выглядит окно Триши, когда в спальне не горит свет. В два часа ночи я накинул толстовку и подошел к окну, даже отодвинул задвижку, но так и не решился открыть. Я подумал, что не хотел будить Тришу и вполне могу дождаться утра. Я разделся, лег в кровать, укрылся и пролежал так час. Потом внезапно вспомнил, что не запер окно. Встал, зачем-то оделся снова, обулся, подошел к окну, но на этот раз, как только пальцы коснулись ручки, я не давал себе времени на раздумья. Решительно толкнув его вверх, я выбрался наружу. На улице было чертовски холодно, но вряд ли бы меня это остановило. Я быстро и по возможности максимально тихо закрыл окно и пошел к дому Триши.

Я был спокойным и решительным ровно до того момента, когда встал напротив нее. Мой взгляд блуждал по голым ногам, выше к округлым бедрам, едва прикрытым длинной кофтой, в которую она куталась. Тонкие пальцы сжимали вязаное полотно, как будто оно было единственным, что не давало ей рассыпаться на мелкие кусочки. У Триши были заплаканные глаза, а в них читалось бессилие.

«Она сдалась. Она отпустила нас» – безжалостно стучало в голове беспощадное сообщение. Я бы, наверное, должен был уйти, но не мог. Я стоял и жадно впитывал взглядом каждую любимую черту, каждый жест, каждый вздох. Плевать на обреченность во взгляде. Она должна знать, что я сожалею и что…

– Я люблю тебя, – вырвалось из меня неконтролируемо. Триша вздрогнула и до этого опущенный взгляд метнулся к моему лицу. Я сделал шаг к ней. – Я люблю тебя, Триш. – Она отшатнулась, как от пощечины, и это принесло боль. В моей фантазии она бежала мне навстречу, а не наоборот. Триша все еще молчала. – Скажи что-нибудь, – на выдохе попросил я.

Она жадно рассматривала мое лицо, как будто искала ответы на незаданные вопросы. Я понял, что взаимности мне ждать не стоило, а вот Триша нуждалась в объяснениях. Она слегка трусилась.

– Залезай под одеяло, здесь прохладно, – предложил я. Ее вопросительный взгляд сказал все за нее. – Я не уйду. Триш, даже если ты попросишь. Останусь, потому что должен многое сказать тебе.

– Хорошо, – наконец подала она голос, и это, черт возьми, была лучшая музыка для моих ушей. Божественная симфония, омывающая душу теплом и нежностью.

Триша забралась под одеяло, а я сел на край кровати, не позволяя себе ложиться рядом с ней, как раньше. Не сейчас, пока еще рано, но скоро я окажусь с ней под этим одеялом, даже если мне придется ради этого ползать на коленях и умолять об этом. Я слишком долго ждал этого, через чур много избегал неизбежное.

Я повернулся в сторону прикроватной тумбочки, поставил локти на колени, переплел пальцы вместе и начал рассказывать. Об отце, о матери, о своих чувствах, о Рите, о психологе, борьбе с гневом и болью. Триша периодически всхлипывала, но я просил ее не плакать. Я сам был на грани того, чтобы разрыдаться. Это был момент истины. Исповедь, если хотите. Но я знал – чувствовал – что Триша была самым главным человеком, которому я должен все рассказать без прикрас. Она должна была узнать меня нового. Не беззаботного Адама, с которым был комфортно бегать на пляж и играть в пинбол, а настоящего меня, с болью, неудачами и разбитым вдребезги сердцем. Я хотел, чтобы она узнала, чтобы прочувствовала меня. Но больше всего я хотел, чтобы она меня не оттолкнула, а наоборот, притянула к себе и позволила быть рядом.

– Почему ты не пришел ко мне? – спросила она, когда я закончил. Теперь Триша сидела, облокотившись об изголовье кровати, и обнимала колени.

– Потому что действовал на инстинктах. С самого начала не пришел, потому что мне нужно было свалить подальше от дома, а ты живешь совсем рядом. Потом решил, что если я ни к кому привязываться не буду, то так мне будет легче жить, потому что никогда предательство любимого человека не оставит на мне шрамов так, как на маме. А потом это просто превратилось в мое обычное поведение. – Я повернулся к Трише и положил руки поверх ее. – Прости меня. Я готов умолять тебя о прощении, ползать на коленях. Я столько дров наломал, что теперь с трудом понимаю, как все это можно починить или собрать воедино. Но я не могу без тебя. Я осознал, что, вытолкав тебя из своей жизни, я лишь усугубил свое состояние. Мне стало во стократ хуже, когда я не позволял тебе быть рядом. Я сходил с ума, видя, как парни кружат вокруг тебя. А эти придурки из моей команды еще и подливали масла в огонь. Чтобы позлить меня, они постоянно обсуждали тебя и пытались подкатить к тебе. Джо с Брайаном за это поплатились.

– За что ты избил Джо? Он меня не насиловал, я пошла с ним добровольно.

– Этот мудак должен был отвезти тебя домой и пригласить сначала на свидание, а не пользоваться пьяной девушкой, – стиснув зубы, прорычал я. Во мне снова закипала ярость, которую я, похоже, недостаточно хорошо преодолел.

– Я сама этого хотела, – тихо отозвалась она.

– Ты не соображала, что творила, Триш, ты была пьяна.

– Господи, зачем я это сделала? – внезапно произнесла она, и расплакалась. Я притянул ее в свои объятия и крепко прижал к себе. – Я так об этом пожалела, Адам. Я не хотела…

– Т-с-с, все уже сделано, не сожалей, – тихо сказал я, а сам пытался разжать челюсти и не стискивать Тришу слишком сильно, чтобы не причинить боль. Обида и ревность буквально пожирали мою душу.

– Ты правда любишь меня? – неожиданно спросила она, и подняла заплаканные глаза.

Наши лица были так близко, что мне достаточно было бы слегка наклониться, чтобы коснуться этих сладких губ. Я до сих пор помнил их вкус и мягкость, их податливость и головокружительный эффект от нашего поцелуя.

– Правда, – ответил я. – Правда, малышка. Моя малышка, – шепотом добавил я.

А потом я заключил ее лицо в свои ладони и, глядя в расширившиеся глаза, покрывал поцелуями ее лицо, минуя губы. Она должна была сама захотеть этого поцелуя. Мне нужно было только набраться терпения и подождать, пока Триша проявит инициативу. И она не разочаровала. Моя малышка. Теперь уже точно моя.