по которым врач занимается семейной практикой, заключается в том, что он не похож на хирурга. Хирурги существуют не для того, чтобы разговаривать с людьми. Они нужны, чтобы заменить колено или удалить аппендикс.

Семейные врачи знают своих пациентов как личностей. Они могут беседовать о хоккее, внуках, работе, коллекционировании марок или музыке. Если повезет, в кабинет к семейному врачу нескончаемым потоком приходят друзья, и это приятно.

Недавно я ходил на похороны девяностосемилетнего пациента, умершего от деменции. Мы знали друг друга сорок лет – от хороших времен до плохих. У него было крепкое рукопожатие и всегда приятная улыбка. На похоронах я сидел рядом с его сиделкой-филиппинкой, слушал хвалебные речи двух его сыновей и думал: «Вот в чем заключается семейная практика – заботиться о людях в трудную минуту и быть рядом до самого конца».

Такие отношения сложились у меня и с семьей, о которой я рассказал. На прошлой неделе я обедал с отцом, и мы вспоминали давно минувшие дни. С некоторыми пациентами удается преодолеть барьер и выйти за пределы безличного контакта. Для меня радость семейной практики состояла не в том, что люди принимали лекарства для снижения уровня холестерина. Она была в установлении связей. Радость от встречи с другом, который просто оказался моим пациентом.

37

Перезагрузка мозга. Пол Аткинсон

Каждый день врачи приходят на работу, надеясь, что смогут использовать навыки и методы, которые обеспечат наилучшие результаты. Они руководствуются своими знаниями и опытом, но понимают, что есть в медицине вещи, которые до сих пор остаются необъяснимыми и загадочными.

Пол Аткинсон – врач скорой помощи в региональной больнице Сент-Джон, расположенной в провинции Нью-Брансуик. Он вырос в Северной Ирландии и первое время работал врачом неотложной помощи в британском городе Кембридже, где однажды выдался незабываемый день.

Одна из сложностей, к которым врач неотложной помощи должен привыкнуть, – незнание того, что происходит с пациентами. Они поступают с незначительной проблемой, или с умеренно серьезной, или же с катастрофической. Я разбираюсь с их проблемами и, как правило, больше никогда не вижу этих людей. Я действительно не очень много слышу о том, что происходит, после того как они покидают отделение неотложной помощи.

У меня нередко возникает мысль, что я кому-то помог, и иногда я получаю открытку или записку со словами «Спасибо», однако чаще всего я просто двигаюсь дальше. Но я поделюсь случаем, который запомнился мне как один из моментов, когда я подумал: «Вот, так держать!» Думаю, что помог сделать чью-то жизнь лучше только потому, что мне посчастливилось оказаться в нужное время в нужном месте и я выполнил свою работу.

Произошел этот случай с молодой девушкой, которую мы назовем Никола. Конечно, я ничего не знал о ней, когда она попала в больницу, но позже выяснил, что ей было девятнадцать лет и она числилась студенткой местного колледжа. Правда, на учебу она не ходила – не как все. Можно сказать, она пыталась стать студенткой. За некоторое время до того у нее диагностировали депрессию, и она угрожала покончить с собой. Никола постоянно обращалась к психиатрам и психиатрическим бригадам и время от времени боролась с наркотической зависимостью. У нее были настоящие проблемы.

Я находился в отделении неотложной помощи, когда парамедики привезли Николу после попытки отравления – незавершенное самоубийство. На тот момент – почти успешное самоубийство. Когда ее доставили, сердце не билось, и парамедики делали сердечно-легочную реанимацию. Как вы догадываетесь, не слишком обнадеживающая ситуация – исход обычно плохой.

Я возглавлял реанимационную бригаду, которая состояла из двух медсестер, еще одного врача и парамедиков, и мы работали с Николой очень агрессивно, пытаясь заставить ее сердце биться.

Я диагностировал передозировку, основываясь на имевшихся у меня косвенных признаках. Мы знали, что девушка принимала трициклические антидепрессанты, которые чрезвычайно опасны, так как могут воздействовать на сердце и центральную нервную систему, а также снижать кровяное давление. Они больше не используются, потому что сегодня есть более безопасные лекарства с меньшим количеством побочных эффектов. Из-за антидепрессантов у Николы фактически развилась аритмия – нерегулярный сердечный ритм – от которой мы не могли избавиться, что бы ни делали. Мы использовали электрошок. Мы ввели большую дозу бикарбоната натрия (он является антидотом). Но ничего не помогало.

Мы пытались реанимировать ее в течение пятидесяти пяти минут и в какой-то момент практически потеряли надежду. Передозировка лекарств – один из тех случаев, когда рекомендуется проводить реанимацию дольше обычного. Но средняя продолжительность реанимационных мероприятий, вероятно, составила бы двадцать минут или, возможно, полчаса. Удвоение или утроение этого времени может вызвать серьезные последствия для мозга пациента. Я начал всерьез беспокоиться. Даже если девушка выживет, то какой ценой? Прошел почти час, и я боялся, что она может навсегда остаться в коматозном состоянии или, по крайней мере, столкнется с серьезными когнитивными нарушениями. Но мы продолжали попытки, потому что Никола была молода, а у молодого человека больше шансов выжить. Ненамного больше, заметьте. Разница между минимальными шансами и небольшими, но это уже кое-что. Так что мы продолжали. Однако я знал, что, так или иначе, мы близки к концу.

Родных девушки привезли в больницу, и, пока моя команда продолжала трудиться, я извинился перед семьей и вернулся в травматологическое отделение. Я заметил изменение ритма на мониторе ЭКГ. Я нащупал пульс. Она потихоньку возвращалась. Мы продолжили, и через десять-пятнадцать минут появился сильный пульс. Появилось артериальное давление. Нам удалось стабилизировать состояние Николы и перевести в отделение интенсивной терапии для дальнейшего лечения. Мы проделали отличную работу, чтобы спасти пациентку, и обычно на этом все и закончилось бы. Как врач неотложной помощи, я больше ничего о ней не услышал бы.

Но самое замечательное было еще впереди. Никола провела в реанимации три или четыре дня, а когда ее стабилизировали и отключили от аппарата искусственной вентиляции легких, она полностью пришла в сознание. Как я уже сказал, мы беспокоились, что слишком долгая реанимация могла вызвать необратимые повреждения мозга. Даже если бы они не были катастрофическими, я полагал, что возможны некоторые когнитивные нарушения, некоторые дисфункции. Но Никола очнулась в полном сознании. Разум был совершенно ясным. И что удивительнее всего, от депрессии не осталось и следа. Девушка страдала от нее годы. Теперь же она очнулась от кошмара. Обстоятельства ее жизни не изменились, но настроение у нее было приподнятое. Она ничего не помнила о прошедших месяцах.