Он не знал, сколько ему придется так стоять.

Он думал о Лене. О том, как она сидит где-нибудь в самом уютном уголке их дома, поджав под себя ноги, с книжкой в руке. Ему ее не хватало. Так хотелось сейчас оказаться рядом с ней.

– Еще одно, Эверт.

– Да?

– Лена. Я хочу, чтобы ты ей сообщил. Если что-то случится.

Он подождал. Ему никто не ответил. Он откашлялся:

– Теперь я готов.

– Хорошо.

– Эверт, я захожу, когда ты скажешь.

– Сейчас!

– Сейчас. Я правильно понял?

– Да. Ты подходишь к двери и останавливаешься. Руки за голову.

– Иду.

– Бенгт!

– Да?

– Удачи.

Неслышным шагом он двинулся по бетонному полу, который обжигал холодом кожу на ногах. Как холодно. Было так холодно. Он совершенно закоченел, уже когда стоял у двери морга. Спецназовцы находились в десяти-пятнадцати метрах позади него. В этот раз он стоял недолго. Он считал секунды, и когда дошел до тринадцатой, дверь открылась, из нее вышел пожилой человек с седыми волосами. Он прошел мимо, не глядя на Бенгта. Нордвалль успел разглядеть и его имя на нагрудном кармане – старший врач Эйдер, – и пластит, налепленный на плечи, и натянутый провод у затылка. В руках у него было зеркало, и он держал его так, что человек, которого Нордвалль не видел, но чье дыхание чувствовал совсем рядом, мог, не выходя из морга, увидеть, что пришедший один и без одежды.

– Эйдер? – прошептал Бенгт Нордвалль, но врач по-прежнему смотрел мимо него. Он опустил зеркало и взмахнул им. Надо было заходить.

Он постоял на месте пару секунд.

Глаза закрыты.

Вдох через нос – выдох через рот.

Он отключил страх. С этого момента его обязанностью было наблюдать. Он отвечал за их жизни.

Эйдер нетерпеливо снова показал, что пора заходить внутрь. Они оба переступили через человека, лежавшего на полу, и вошли в морг. Бенгт Нордвалль осторожно поднес трясущуюся руку к наушнику и слегка нажал, чтобы убедиться, что он сидит нормально.

Он замерз и вспотел одновременно.

– Эверт.

– Прием.

– Заложник в коридоре мертв. Крови я не видел. Не понял, застрелили его или нет. Но запах, Эверт, запах сильный. Едкий такой.

Он увидел ее сразу же, как только вошел. Это была она. Он ее узнал. «Стена Балтика». Тогда ему не удалось взглянуть на ее лицо. В тот день. Следы кнута на спине. Тело на носилках, накрытое простыней. Но теперь он был уверен.

Он попытался улыбнуться ей, но не смог. Рот свело судорогой.

Она стояла посреди комнаты, держа пистолет у виска паренька в белом халате.

Маленькая, избитое лицо опухло, одна рука в гипсе. Одну ногу она держала почти на весу – видно, у нее болело колено или бедро. Ей больно. Очень больно.

Она показала на него пальцем и заговорила:

– Бенгт Нордвалль.

Голос такой же собранный, как и раньше.

– А ну повернись-ка, Бенгт Нордвалль. И руки за голову.

Он сделал, как она сказала. Медленно повернулся вокруг своей оси, одновременно заметив пластит, налепленный по периметру двери.

Сделав круг, он остановился. Она кивнула:

– Можешь сказать им, чтобы выходили по одному.

Эверт Гренс сидел на полу временного штаба и слушал голоса говоривших в морге. Йон Эдвардсон вернулся и сейчас сидел рядом, переводил с русского. У Херманссон тоже были наушники. Она сидела на своем месте и пыталась застенографировать этот абсурдный диалог, чтобы таким образом унять тревогу, хотя бы куда-то деть руки.

Бенгт вошел в морг. По распоряжению Граяускас он выпустил заложников. Теперь он остался там один.

Внезапно он заговорил по-шведски, его голос был неестественно спокоен, и Эверт, прекрасно его знавший, понял, что он в любую минуту может сорваться.

– Эверт, нас всех надули. Она не стреляла. Все заложники целы, все четыре – живы и здоровы. Они уже ушли отсюда. Она прилепила грамм триста семтекса к дверям, это правда, но она его не подсоединила!

Ее голос. Она резко прервала Бенгта:

– По-русски говори!

Эверт Гренс услышал, что она сказала. Он услышал, но не понял. Он посмотрел на остальных и увидел отражение собственного изумления на их лицах. Может, там их было больше? С самого начала? Не пять, а больше? Одному она прострелила колени, другого заминировала и отправила к праотцам. И тем не менее осталось четверо живых, которые только что вышли оттуда.

Снова голос Бенгта Нордвалля. Он опять говорил по-шведски, хотя наверняка стоял повернувшись к ней лицом:

– У нее есть только пистолет Макарова – русское офицерское оружие. Взрывчатку она без генератора или батареи не подключит. Батарея тут есть, но кабелей я не вижу.

– Говори по-русски! Или сдохнешь!

Эверт Гренс по-прежнему сидел внизу, слушая перевод Эдвардсона.

Она приказала Бенгту молча стоять перед ней.

Она плюнула на пол и велела ему снять трусы.

Когда он замялся, она прицелилась ему прямо в голову и держала пистолет, пока трусы не упали на пол рядом с ним.

Гренс резко вскочил. Значит, она нас надула? А Бенгт стоит там совсем голый… Он посмотрел на Эдвардсона, тот согласно кивнул.

Гренс схватил рацию и отдал приказ спецназовцам готовиться к немедленному штурму, а снайперам занять места.

– Ты голый.

– Ты сама хотела.

– Как себя ощущаешь? Каково это – стоять голым в морге перед женщиной, которая угрожает тебе оружием?

– Я сделал то, что ты сказала.

– Чувствуешь себя униженным?

– Да.

– Одиноким?

– Да.

– Ты боишься?

– Да.

– На колени.

– Зачем?

– На колени и руки за голову.

– Может, хватит?

– На колени.

– Так?

– Как можешь.

– И что дальше?

– Ты знаешь, кто я?

– Нет.

– Не помнишь меня?

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду то, что сказала. Ты помнишь меня, Бенгт Нордвалль?

– Нет.

– Нет?

– Нет.

– Клайпеда, Литва. Двадцать пятое июня восемьдесят второго.

– Я не знаю, о чем ты говоришь.