Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ей было за девяносто, но она была блистательна, как всегда, и в квартире окнами во двор сразу же расцвел вокруг нее замечательный «светский салон». Все, кто что-либо значил в литературе, были милостиво приняты ею. Долгожданная «смычка» современности с Серебряным веком произошла в этом доме, и я в этом участвовал. Одоевцева успела здесь выпустить свои превосходные мемуары «На берегах Невы» и «На берегах Сены» – они рисуют прожитую ею жизнь отнюдь не благостно, многие знаменитые ее современники порой изображены несколько не традиционно… Когда она умерла, не оставив наследников, ее квартиру по действующему тогда закону должен был унаследовать писатель – и им оказался я. При социализме писатели зависели от власти, и такому сомнительному в их глазах автору, как я, квартиру бы не дали – а при капитализме уже квартиры на Невском задаром не раздают. А я проскользнул в узкую щель между социализмом и капитализмом, когда твердые законы советской власти еще действовали, но самой власти уже не было, и она не препятствовала моим планам.
Зато уж об этом доме, привольно раскинувшемся на двух самых лучших в мире улицах – Невском и Большой Морской, – я знаю все. Особенно про себя.
– Приехали! – говорю я, волнуясь.
Как никак, на скорой уезжал, лежа на носилках, и из последних сил иногда поднимался, видя темные куски Невского: дворец Строгановых, скупо освещенный… и уже Белосельских-Белозерских. «Как быстро же пролетела жизнь! – мелькали мысли. – Неужели вижу мой любимый Невский в последний раз?..» И возвратился по пути моего триумфа, когда лучи как раз ложатся вдоль Невского.
– В арку занырнем. Открыто! Останавливаемся. Не надо мне помогать. Спасибо. Я сам.
Поднимаюсь по лестнице, не очень удобной, – но надеюсь по ней еще ходить и ходить. Не винтовая, а треугольная, и без перил. Свобода! Хоть по левой стенке ползи, хоть по правой. И вот, отдыхиваясь, стою перед дверью, шарю на груди.
– Слушай… А ты не знаешь, где мои ключи?
После секундного колебания она вынимает их из сумки.
– На! И больше не теряй.
Вставляю. И цепенею. И она тоже.
– Что?
– Я всегда запираю на один оборот. Странно…
Сколько раз я проводил этот фокус: вставлял ключ в скважину – и цепенел. Даже порой бледнел. Это в зависимости от того, кто стоял рядом и был должен уйти! Но сейчас это как-то больно. Спасла меня!
– Пока! – Она поднимает руку, – Ходи теперь только в маске. А лучше вообще не ходи!
Это она осерчала.
– Боюсь, что в масках мы не узнаем друг друга! – скорбно произношу я.
– И слава богу! – отвечает она и сбегает по лестнице.
Все. Я стою. Услышав хлопок внизу, тихо поворачиваю ключ. Странно. Замок и правда закрыт на два оборота. Неожиданно правду сказал… которой и сам не знал. Неужели это я в полубессознательном состоянии схитрил и закрыл на два, прогнозируя возвращение? Настолько умен? Это невероятно. «Код Попова». Фокус удался на двести процентов: Нона действительно дома!
– Венчик! Где ты был? А я соскучилась, приехала. Жду!
– И сколько ж ты, родная, ждешь?
– Да уж… часа полтора!
– Гулял.
И это чистая правда.
КОНЕЦ САМОИЗОЛЯЦИИ
Самоизоляция – самое время, чтобы разобраться в себе. Но не в чем, оказывается, и разбираться-то. Пуст! Как жбан после встречи с Михаилом Алексеевичем, моим другом! Все равно – встань и двигайся. Как робот, без всяких чувств. Сначала тупо наведи порядок хотя бы вокруг. Пижаму, еще чуть мокрую, – на батарею. Одеяло – проветрить. Потом приятнее будет спать. Каша засыпана с вечера, включаем. Батон у нас в холодильнике, не плесневеет. Чай в жестянке. Все под рукой. Неважно, какое с утра состояние. Ты – робот. И где-то через час «работы от сети» зарядится «генератор», и ты оживешь.
МОЛДОВЕНЯСКА
Должен был как раз сейчас поехать в Молдавию. Сорвалось! КОВИД! На утро первого «молдавского» дня, запертый здесь, я был в полном отчаянии. Зазвонил телефон. Жизнь кончается тогда, когда не ждешь радости даже от лучших изобретений человечества: телефона, мобильника… о телевизоре я уже и не говорю. Откуда ждать помощи? Может, душа?
…В Молдавии я был полвека назад – но воспоминание сохранилось яркое, словно это было вчера. Вспомнил, как в беззаботной юности, получив гонорар, шел по улице и вдруг купил билет и улетел в Кишинев, который мне рисовался раем. Так и вышло. Несмотря на зиму, какие-то деревья цвели. Пригревало солнце, и, главное, люди были легко и как-то празднично одеты. Некоторые, правда, шли в расшитых узорами молдавских полушубках-дубленках, но обязательно нараспашку, открыв себя солнцу.
«Жить хорошо! – пришла мне в голову вполне естественная мысль. – Но почему создается зло? Это ж требует усилий, и главным образом – над собой! Проще – вот так!»
И мысль моя тут же подтвердилась. Я зашел в «стекляшку», нагретую солнцем, и только сел, как из-за соседнего столика подошли два местных жителя в мохнатых папахах.
– Не откажешься выпить?
– О, да! Садитесь! – я стал лихорадочно выдвигать стулья.
– Да нет. Спасибо! – сказал один. Они еще и благодарили меня! – Понимаешь, заказали бутылку, а выпить не успеваем – надо идти. Выручишь?
Я только успел кивнуть, как они тут же исчезли. Но доказательством чуда сиял золотой столб коньяка на моем столе!.. Как же мне не хотеть в Молдавию?
Мобильник зазвонил. И я смело его схватил.
– Алло… Привет!.. Нет!.. Так – нет. Я в Молдавии!
Долгое молчание… Надеюсь, за его счет?
– Как – в Молдавии?
– Так!
– Что ж ты там делаешь?
– Наслаждаюсь!
Длинная пауза. Забыл, видимо, это слово. Гудки… Отлично! Теперь так и пойдет. «Я в Молдавии! – говорил я. – Ну, как?.. Солнечно! Все, пока!»
По мобильнику шло нормально, но, разгулявшись, я сказал «Я в Молдавии» и по домашнему телефону. Удивление было чуть больше, чем до того. Ну, ничего. Пусть привыкают.
…Этот столб коньяка я стремительно выпил и дальше летел буквально на крыльях – правда, часть маршрута на крыльях подводных, и за иллюминаторами сверкал Дунай. Вот уж не ожидал, что окажусь на Дунае и в Вилково – удивительном городке, в котором