Как хочешь?! Ничего я не хочу, кроме одного пережить этот день и рухнуть в койку, забывшись во сне, как в болоте.

Кто бы за меня прожил сутки? Где желающие? Нет таких дураков на всем белом свете.

Меж тем вечерок благополучно закончился. Господин Свечкин с невестой, прикрываемые группой бойцов, умчались в вихре соблазна. Со скоростью сто пятьдесят миль в час.

А мы с Никитиным поехали куковать под тень дома, где проживала молоденькая топ-модель. На этом настоял я, поскольку мой товарищ рвался в бой и хотел посетить все обители высокой моды. Нет, не будем суетиться, сказал я, время ещё детское — одиннадцатый час.

— А что потом?

— А потом будет завтра, — проговорил я. — Если я доживу до него. — И уснул. С открытыми глазами. Чтобы мой друг знал: я искренне бдю. Его интересы.

И снился вселенский планетарный хаос. И в этом хаосе я, землянин, сражающийся с какими-то отвратительно-мерзкими, саблезубыми тварями скурлатаями. Они наступают со всех сторон и единственный выход — взорвать себя и эту нечисть. Портативным ядерным зарядом — оружием возмездия. Что я и делаю — и ослепительный свет…

— Что за козел?!. - голос Никитина и свет фар вырывают меня из фантастического бреда.

Из спортивного Opel чертиком прыгает франт. В немыслимом попугайном прикиде. Открывает дверцу — Ника во всем своем юном великолепии. Я слышу скрежет — это скелет моего товарища перекосило, как дверь, от ревности.

Я хотел появиться на сцене жизни, проявляя отцовские чувства, да франтишка с легкостью необыкновенной откланялся и отбыл. В неизвестном направлении.

— Ну? — поинтересовался я, когда вспыхнул свет в окнах. — В гости? На огонек?

— Не, — испугался Никитин и через миг мы мчались по скоростному бану Москва-Аляска.

— Сделал бы ей предложение, что ли? — посоветовал я другу. Как старший товарищ. — Под венец затащи. А мы тебе поможем. Затащить… — И промолчал: в койку.

Никитина вновь перекосило и он нервно заявил: это его личное дело. Личное-то личное, вздохнул я, а страдаем мы оба. И взглянул на циферблат четверть часа до скончания этого безумного дня. Да, такой денек выпадает один раз в столетие. Если я не прав, пусть меня поправит господин Nоsterdamys из страны тюльпанов и роз.

Не пора ли подвести итоги. Утешительно-неутешительные.

1. Жена беременная — это положительно. Я её не вижу неделями — это отрицательно.

2. Марья Петровна получила премию — это положительно. Ей сделалось дурно — это отрицательно.

3. Приехала сестричка Анна — это положительно. Ей хотели испортить обед со мной — это отрицательно.

4. С академиком Николаевым я клюкнул коньячку — это положительно. Его уквачили — это отрицательно.

5. Некто Маслова ещё не убрали — это положительно. Все же остальные участники текущего Дела уже предстали перед Всевышним — это отрицательно.

6. Мы познакомились с муровцами — это положительно. Капитану Ковалю жевать собственную куртку — это отрицательно.

7. Господин Свечкин и девушка Фора молодожены — это положительно. Мои «мальчики» раздражены этим обстоятельством — это отрицательно.

8. Никитин влюблен в Нику — это положительно. Ника симпатизирует франту из Opel — это отрицательно.

9. Понедельник заканчивается — это положительно. Осталось пяток минут — это тоже положительно.

Что может случиться за эти минутки? Триста секунд — и все, новый светлый, без трупов день. И только я потянулся от этой приятной мысли, как джип подпрыгнул, как горный баран, и заюзил по угольному асфальту, норовя завалиться в бездонный и мрачный кювет. И лишь мастерство аса наших отечественных дорог…

— Что такое?! — заорал я. — Этот еп`ный день закончится когда-ни-будь или нет?!

— Кажись, колесо пробило, — выпрыгнул в ночь ас. — Точно! Что за дела? Сейчас запаску…

И тут я, каюсь, выматерился в полный голос, тоже выпрыгнув в ночное немое и огромное пространство.

Я орал, как полоумный, на тридцать седьмом километре скоростного хавбея. Я посылал такие исступленные проклятия к звездной сыпи, что в своих смрадных столичных комнатушках-клетушках вскинулись с испугу все литераторы-землепашцы, радетели за чистоту словесности; заколдобились они малость от страстного вопля, перекрестились: свят-блядь-свят, а затем ухнули в свои лицемерно-лживые и завистливые организмы по стакан`у теплой водочки, занюхали сивуху никогда нестиранным носком, да и отдалились в беспокойный мечтательный сон, где они все гениальною толпою изгоняют из своего литературного хлева какого-нибудь наглого и свободного матерщиника…

Вот такая вот странная картинка из жизни литературных марак нарисовалась перед моими воспаленными от ора очами. Черт-те что! Причудится же такая гадость! Тьфу!..

— Ты чего, Алекс? — голос Никитушки привел меня в чувство. — Никого же нет?

— Ты есть, — буркнул я.

— И чего?

— Ни-че-го!

— Так поехали или как? — не понимал моих сложных чувств.

Я прыгнул в джип и увидел, как стрелки на циферблате переползли «12», и кое-что сказал по этому поводу, и так, что несчастные радетели чистоты рядов своих и словестности вновь вскинулись в потливом страхе…

Пожав плечами, мой друг утопил ножищей акселератор, и мы продолжили свой бреющий полет над ночной, утомленной от всевозможных мелкотравчатых (и не только) придурков, великой и вечной страной.

На следующий день все отдыхали. И убийцы. И баба Маня. И наша группа. Затянутое сырыми и низкими облаками небо угрожало дождем. Он накрапывал прекращался.

Пасмурное состояния, когда ни войны, ни мира. По всей вероятности, за прошедший понедельник все проблемы были решены истребляющей стороной.

Кто же это мог быть? Столь кровожадный и жестокий? Кто у нас такой неряшливый укладчик трупов?

Не стрелки ли это генерала в отставке Бобока, являющегося по совместительству главным охранником в Рост-банке? А может, ГРУшники с некто Масловым? Не знаю. Слишком уверенная и наглая работа. Если все это, можно назвать работой. Кто-то имеет хорошую «крышу», выражаясь современным слогом. По-моему, трудягам по разделке трупов отпущены все грехи и выдан рулон индульгенции. Кем?

Возникает впечатление, что Некто очень хорошо осведомлен о наших оперативных действиях. И желаниях. И даже знает, что мы в этой история публика случайная. Иначе?..

Подозрительно все это. Должна быть разгадка. Не такие шарады мы ломали. И ребусы. Если уж мне удалось выцарапать вексель. Из полоумных извилин господина Смирнова. Кстати, где вексель? В сейфе. Под пачкой сахара. О его существовании никто не знает. Даже я забываю об этой банковской затирке. И что же? Ровным счетом ничего.

Вот именно, ничего. Ничего не происходит. Не люблю я подобного затишья — жди дождя. И порой свинцового.