пухлыми ангелами и пронзительно голубыми облаками, скатерти накрахмалены, столы круглы и на приличном расстоянии друг от друга (не то что эти дурацкие европейские забегаловки, где все сидят друг у друга на голове, одетые в джинсы и свитера, и куда даже бриллианты не выгуляешь!). В это место бриллианты требовались, они служили определенным дресс-кодом, давали понять, что место это исключительно «для своих» и всяким сявкам тут нечего делать.

Эжени чувствовала, что мечта всей ее жизни наконец-то сбывается. Она стала «своей», она избранная. Она уже одной ногой стоит на шикарном круизном лайнере, и остается лишь крошечное движение по мостику, чтобы корабль поднял паруса и понес ее подальше от плебса, грязи и надоедливых второсортных людишек в ласковые волны побережья Монако.

Сегодня Эжени блистала. Светло-желтое платье с кружевами подчеркивало смуглые плечи и румянец, появившийся в результате глубокого пилинга. Волосы были закручены в тугие кудряшки, поднятые наверх, и открывали шею. Не очень длинную и не совсем мраморную, но ее знатно украшало колье, подаренное Альбертом на заре их отношений. Разумеется, копия колье. Само колье было надежно припрятано в банке. В ушах же, напротив, сверкали серьезные бриллианты, по случаю извлеченные из ячейки.

Эжени очень хотелось дать понять Альберту, какую богиню ему послало мироздание в конце жизненного пути. Ослепить, заставить снова почувствовать любовь и наконец сделать вожделенное предложение руки и сердца.

Но Альберт Ильич, кажется, не заметил тщательно выстроенной мизансцены. С идиотским видом он водил пальцем по запотевшему графину с водкой, откуда регулярно сам подливал в собственную рюмку (что за плебейство?), рассеянно слушая болтовню Эжени и не обращая на нее ни малейшего внимания.

– Кот, ты меня слышишь? – потребовала Эжени и огляделась по сторонам.

Где же этот официант? Они сделали заказ пятнадцать минут тому назад, а он даже банальной закуски Альберту не принес. Тот сейчас напьется и не поймет важности момента.

– Угу, – промычал тот, с удивлением заглядывая в опустевший графин. Он поднял руку и неуверенно гаркнул: – Официант!

– Не смей больше пить, – зашипела Эжени. – Ты ведешь себя как свинья!

Генерал засмеялся и внезапно хрюкнул. Собственная шутка показалась ему столь смешной, что он уже не мог сдержать смеха, продолжая похрюкивать. Эжени была в бешенстве. Бросив салфетку на стол, она хотела было встать и уйти, оскорбившись, оставив этого солдафона спать мордой в салате (что он, по всей видимости, и собирался сделать), но сегодня вечером у нее была миссия, желтое платье, бриллианты и кудряшки.

– Альберт, – скорбным тоном начала она, как только генерал отсмеялся, вытер выступившие на глаза слезы накрахмаленной салфеткой и громко в нее высморкался.

– Официант! – снова гаркнул он после всех манипуляций, а тот материализовался рядом с очередным запотевшим графином и маринованными грибами.

– Не смейте больше приносить нам водку, – зашипела Эжени, а генерал пьяно перевалился через стол и помахал у нее под носом пальцем.

– Здесь я решаю, ясно?

Выхватив из рук официанта графин, он налил стопку до краев и опрокинул ее в себя одним махом. Затем подцепил вилкой и закинул в рот несколько грибов, а потом развалился на стуле и сыто рыгнул:

– Хорошо.

В глубине души Эжени уже проклинала себя за эту затею. Надо было все сказать дома, вдали от свидетелей. А если бы и там Альберт повел себя как свинья, она бы от души его отколошматила. Генерал даже в состоянии сильного опьянения не позволял себе поднимать руку на женщину, и Эжени частенько этим пользовалась. Но ей захотелось праздника. Что в этом такого? Как часто у нее вообще в жизни были праздники? Она не могла вспомнить. Все время ей приходилось что-то вырывать, выгрызать, выдергивать у судьбы. Постоянно отстаивать свое место под солнцем. Прогибаться под тех, кто сильнее и могущественнее. Улыбаться и мести хвостом перед теми, от кого она зависела. Говорить комплименты сквозь зубы. Умываться в туалетах холодной водой, чтобы скрыть то, что она плакала. Однажды ей даже пришлось плыть вслед за яхтой, откуда богатые друзья шутя ее выбросили. Потому что никогда не считали ее ровней. И Альберт был ее единственным, последним шансом стать этой самой «ровней». С женой генерала и матерью его наследника не посмеют так обращаться.

– Альберт, ты скоро станешь отцом, – без экивоков сквозь поджатые губы сообщила ему Эжени.

Ладно, пусть сегодняшний день один из самых паршивых в ее жизни, но будет и на ее улице праздник.

– Что? – генерал застыл с вилкой, на которую уже успел подцепить новый хрустящий грибочек и лук. Переваривая услышанное, он все-таки отправил закуску в рот и принялся задумчиво жевать.

– Что слышал, – огрызнулась Эжени, – ты станешь отцом. Сегодня утром у суррогатной матери тест показал две полоски.

– Я? – переспросил генерал, прекратив жевать и даже отодвинув графин с водкой в сторону. Эжени на мгновение показалось, что взгляд его стал ясным и в нем мелькнуло что-то похожее на радость.

– Ты, – неуверенно кивнула она.

– Я стану отцом? – еще раз переспросил Альберт Ильич.

– Что ты как идиот переспрашиваешь? – не выдержав, вспылила Эжени.

– Почему я переспрашиваю? – словно попугай повторил Альберт. А затем что есть силы стукнул кулаком по столу и закричал во всю мощь генеральских легких: – Ах ты шалава! Я переспрашиваю, потому что не могу стать отцом! Ни при каких обстоятельствах!

Альберт отбросил вилку на тарелку с такой силой, что на них обернулись гости, сидящие за столами поодаль.

– Вот уж глупости! – Эжени пыталась звучать уверенно, но внутри стал расползаться легкий холодок. – Я сейчас все тебе объясню. У тебя нашли здоровых сперма…

Генерал снова рассмеялся. Да так, что слезы потекли из глаз. Посетители ресторана и эта чернь, официанты, смотрели на них, уже не скрываясь. Эжени не знала, как ей реагировать. Ей хотелось одновременно плакать и вцепиться Альберту в волосы. Из последних сил она сдержалась.

– Тебе плохо? – неуверенно спросила она генерала.

Тот помотал головой и, вдруг так же внезапно успокоившись, спросил совершенно трезвым голосом:

– Чужого ребенка решила на меня повесить?

– Почему чужого? – возмутилась Эжени, впрочем, уверенным ее голос уже не звучал. – Это твой… наш ребенок! У нас все получилось!

– И это ради тебя и чужого выблядка я ушел от Авдотьи? – обращаясь к себе, поинтересовался генерал. Он выглядел искренне удивленным.

– Не смей так говорить о нашем малыше! – взвизгнула Эжени, чувствуя себя уязвленной до глубины души.

Генерал помолчал, затем окинул Эжени ледяным взглядом, и она вдруг отчетливо поняла: это конец.

– Я не могу иметь детей, Евгения. Я перенес свинку во взрослом возрасте и стал совершенно стерилен. Тебе об этом, видимо,