class="p1">– Что? – Алексей слишком сильно крутнул руль, и машину вынесло на встречную полосу. Ольга среагировала мгновенно, перехватила руль и вернула его в нормальное положение.

– Что слышал.

– Но… зачем? Отец же не мог иметь детей.

– Ты говоришь про вазектомию?

– Какую на хрен вазектомию? Отец в пятьдесят лет заболел свинкой, чуть не умер! Потом еще шутил, что больше не сможет мне сделать братика или сестричку.

Ольге уже было все понятно. Эжени обрадовала генерала, что тот скоро станет папой, а тот моментально просек, что ему пытаются навесить чужого младенца без его на то желания. Результат был плачевен: генерал явно не выдержал такой радости.

До Старообрядческой они домчались за пятнадцать минут. Улица формально относилась к центральной части города, но была расположена в небольшом парке. Отсюда когда-то и начинался город, и на улице еще сохранилось несколько исторических особняков, вокруг которых за последнее время открылись десятки ресторанов, бутиков, бутик-отелей, превращая место в причудливую смесь прошлого и настоящего. Место считалось престижным, и было неудивительно, почему Эжени стрясла с генерала квартиру именно в этом районе. Это было «статусно», а статус для сестры был превыше всего.

Ольга этот район не любила. Здесь всегда было шумно, вечером жизнь не останавливалась, а скорее наоборот, закипала, как вода у подножия водопада. Здесь стайками порхали девушки в поисках выгодных кавалеров. Кавалеры же вальяжно располагались за столиками, стоящими прямо на улице, нехотя, с ленцой окидывая оценивающими взглядами юных дев. Сюда любили приезжать жители окраин, чтобы сфотографироваться и разместить в соцсетях фотографии с указанием геолокации, свидетельствующей о статусной жизни.

Въезд автомобилям на улицу был перекрыт, а ближайшая парковка, способная вместить всех желающих, находилась в километре. Эжени любила, закатив глаза, пожаловаться на то, как ей сложно и неудобно жить в таком месте: доставщики продуктов иногда отказываются к ней приезжать! И как ей по ночам не дает спать быдло с окраин, но жалобы эти были притворны. Ольга прекрасно понимала, что Эжени наслаждается каждым мгновением жизни в пафосном месте.

Бросив машину на подъезде к Старообрядческой, Ольга и Алексей словно рухнули в людское море. Пятница, вечер, по-настоящему теплая летняя ночь. Людское море, казалось, плыло по Старообрядческой, иногда вливаясь легкими волнами в заведения и тут же выливаясь обратно на улицу.

Чтобы не потеряться в людском потоке, Алексей взял Ольгу за руку. Сжал слишком сильно, чтобы это можно было назвать дружеским пожатием. Но плевать. Он отчетливо осознавал, что это были последние минуты счастья, которое он так остро почувствовал впервые за много лет. И что скоро все разлетится на осколки.

Им понадобилось почти десять минут, чтобы пробиться сквозь толпу и очутиться у нужного дома. Алексей позвонил в дверь, послышался зудящий звук домофона, и он распахнул дверь подъезда, давая Ольге войти.

Молча они поднялись по лестнице – квартира Эжени и генерала находилась на третьем этаже дома без лифта, что злило Альберта Ильича, последние двадцать лет генеральской жизни проживавшего в частном доме, в котором не было лестниц. Эжени тоже не доставляло особого удовольствия по несколько раз в день шагать по лестнице, но она мужественно терпела, не выдавая своего недовольства. Ведь покупка квартиры в этом месте была ее идеей.

Не доходя один лестничный пролет до квартиры отца, Алексей резко остановился:

– То, что я сказал там, в лесу…

– Не переживай, я уже не помню, – кивнула Ольга, и у Алексея слова застряли в горле.

Он собирался сказать ей, что это правда, что он действительно ее любит. Прежде чем волшебство развеется и карета превратится в тыкву.

Он запнулся, а затем понял: сейчас так будет правильно. Что он разнылся, как кисейная барышня, в самом деле. Женатый мужик, ответственный. Влюбился он. Скорее кризис среднего возраста шарашит.

– Спасибо, – кивнул он и больше решил к этой теме не возвращаться. Волшебство развеялось, свечи погасли, наступила тьма.

Он не успел позвонить в дверь, как та распахнулась, и облако из кружев, перьев и шелка бросилось ему в объятия.

– Алексей, сделай что-нибудь, ты должен сделать что-нибудь! Пожалуйста, беги, спасай его!

Затем Эжени заметила Ольгу и, бросив Алексея, вцепилась в нее, как клещ:

– Оля, что ты стоишь? Ты же врач, беги к нему скорее, скорее!

Не обращая внимание на ее истерику и не снимая обуви, Ольга и Алексей прошли в квартиру, напоминающую музей. Тем же спертым воздухом и обилием странных предметов. Слишком пафосно, слишком душно, слишком тесно. Хотелось немедленно распахнуть занавески, раскрыть окна и впустить в квартиру свежий воздух. Но тогда произойдет еще одно несчастье – Эжени просто убьет того, кто подвергнет риску сквозняка ее драгоценные экспонаты.

Сопровождаемые рыдающей Эжени, они молча прошли в небольшую комнату, дверь в которую была широко распахнута. На фоне гробовой тишины (это определение подходило как нельзя лучше к атмосфере, царившей в квартире) всхлипы и стоны Эжени звучали, как пожарная серена.

– Заткнись, бога ради, – процедила сквозь зубы Ольга и первой вошла в комнату. Уставилась на ботинки генерала, висящие у нее перед носом. Подняла голову и, стараясь не смотреть на страшное лицо мертвеца, сконцентрировалась на железном крюке.

Первой мыслью было не дать Алексею войти в комнату, но было уже слишком поздно. Тот вошел и молча смотрел на висящего на крюке отца. Мокрое пятно, неизменно сопровождающее смерть через повешение, расплывалось на брюках генерала, лицо посинело и распухло, язык вывалился наружу. Генерал повесился на собственном ремне.

– Что вы стоите, идиоты? Снимайте его, снимайте, пока не поздно!!! – завизжала Евгения, а Ольга развернулась и со всей силы дала сестре оплеуху. Та не удержалась на ногах и отлетела к дверному косяку. Ольга достала телефон и набрала телефон «Скорой» и полиции, вышла из комнаты, дав Алексею несколько мгновений наедине с отцом.

Эжени рыдала на полу коридора, сжавшись в клубок, став маленькой и жалкой. Объясняя ситуацию вначале «Скорой», потом полиции, Ольга уставилась на записку, оставленную на мраморной консоли, которую сестра приволокла откуда-то из Европы.

Записка была лаконичной: «Ненавижу, стерва, ненавижу. Прости меня, Дуняша. Всегда любил только тебя. Все оставляю тебе и Алеше».

Не думая, что делает, Ольга сунула записку себе в карман. Доведение до самоубийства – это статья. А Женьке ее впаяют за смерть генерала. Впаяет как минимум сын-мент. Не успела она подумать, как Алексей очутился у нее за спиной:

– Папа не оставил записки?

Ольга покачала головой и дала отбой:

– Я вызвала полицию и «Скорую». До их приезда лучше ничего не трогать.

– Да, – кивнул Алексей и на негнущихся ногах направился к выходу. – Я