– О! – бодро воскликнула Натали. – Опять двери перепутали?Или чего? Окна?

– Здрасте.

– Привет. Вов, чего ему надо?

– Говорит, что тебя ему надо. Это кто ж такой? Кавалерновый?! Ты смотри, Наташка, в своей больнице, я тебя предупреждал!..

– Да-а ладно, – кокетливо протянула Натали, мелькомвзглянула на себя в зеркало прихожей и поправила челочку, став еще неотразимей.– А вы кто?

– Я никто, – быстро сказал Троепольский. – То есть менязовут Арсений Троепольский, и в соседнем подъезде живет мой заместитель, и… тоесть все это неважно. Помните, когда я дверью ошибся, вы мне сказали, что здесьнет никакого Феди, а всем сегодня Федю подавай. Помните?

– Да ничего я не помню.

– Как не помните?! Я пришел, а вы сказали, что…

– Да откуда я помню, что я сказала! Мало ли чего я говорю!Верно, Вов?

– Это верно, – неожиданно подтвердил Вова, – чего она тольконе говорит!

– Постойте, то есть вы хотите сказать, что никто, кромеменя, в тот вечер не спрашивал Федю?!

– Спрашивал, – с удовольствием отозвалась непосредственнаяНатали. – Все как с цепи сорвались, всем Федю надо было, а у нас никакого Фединет и не было отродясь. Вов, ты с суток пришел и спал, и я думала – разбудятмне мужика, так я им!..

– Постойте, – опять попросил Троепольский, – значит, кто-топриходил к вам?

– А ты кто, мужик? – Вова опять почесал свою майку ипризадумался. – В том подъезде вроде труп нашли. Это чего? Твой, что ли?

– Не мой, – отрезал Троепольский. – Мой еще не нашли.

– Так это чего? Из-за того… убиенного, что ли? А вы откуда?Из милиции? Если из милиции, покажите документ, и все равно я протоколовподписывать не буду и в понятые не пойду! Вов, чего ты смотришь-то? Зачем онприперся?

– Да я затем приперся, – заорал Троепольский, – что ФедяГреков, которого убили, мой друг! И не надо мне, мать вашу, никаких протоколов!Мне надо, чтобы вы мне сказали, кто еще в тот день ошибся дверью!

– Так откуда ж я знаю кто! Мне по именам спрашивать некогда,время у меня не казенное, а свое, и дома я отдыхаю и по именам никого неспрашиваю!

– А чего? – Вова посмотрел на него сочувственно. – Правда,что ли, товарищ твой… помер, типа?

– Типа, помер, – согласился Троепольский.

– А ты чего? Хочешь узнать, кто его на тот свет проводил?

– Хочу, – признался Троепольский.

– Ишь ты, – восхитился Вова, – в очках, а хочет узнать! Ну,проходи тогда, что ли.

– А здесь нельзя?..

– Так чего здесь! Тогда там удобней. Троепольский покорилсяи “прошел”. Куртку он снимать не стал и портфель тоже не оставил в прихожей. Вквадратной комнате лежал квадратный ковер, стояли распахнутая тахта, утлыйстолик на колесах, и еще висел коврик на стене, а на коврике… алюминиеваяшашка. Там, где полагается быть драгоценным камням, рукоятка была раскрашенаразными красками. Красота.

– Садись, – пригласил Вова и вытащил из-за спины табуретку ивоздвиг ее неподалеку от столика. – Может, водки выпьем?.. Раз уж товарищатвоего… на тот свет, короче…

– Какой еще водки?! – громко закричала из кухни бдительнаяНатали. – С утра пораньше! Тебе бы только повод! Так и будешь ее трескать!..

– Да не трескать, а за упокой души всегда!..

– Да ты и так всегда!..

– Наташка! Замолкни!

– Не стану я молчать! С утра водку! Допьешься до белойгорячки!

– Я свою меру знаю!

– Знаю, как ты знаешь! А кого в прошлую среду Митяй на себепринес? Стыдоба какая, перед людьми-то!

– А что? Твои люди не пьют?!

– Да все люди как люди пьют, один ты, как буйвол меченый!..

– А в гадюшнике твоем больничном не пьют?!

Там все ангелы небесные с крыльями?

Троепольский, растерявшийся было в начале дискуссии,неожиданно осознал, что, если немедленно не возьмет инициативу в свои руки,дело может кончиться скверно.

– Так кто приходил-то?! – в потолок громко крикнул он, и всенеожиданно смолкло.

На пороге комнаты показалась Натали с чайником в правой рукеи не слишком чистым полотенцем в левой.

– Куда?

– К вам, – с нажимом сказал Троепольский и вытащил сигареты,– в тот вечер, когда я ошибся дверью. Кто еще?

– Чаю будете пить?

Троепольский сказал, что “чаю” он пить будет, решив, что впротивном случае гостеприимная хозяйка непременно обидится.

На утлом столике образовались чашки с блюдцами,пластмассовая желтая сахарница в виде груши – полгруши снималось, а изоставшейся половины надо было вычерпывать сахарный песок, – темное варенье ввазочке синего стекла и печенье “Юбилейное” в пачке. Натали проворно накинулана тахту покрывало, посмотрелась в полированный сервант, опять поправилачелочку и разлила чай.

Троепольский посмотрел в свою чашку с блюдцем. В желтойжидкости болтались черные чаинки, а на блюдце был почему-то рассыпан сахар. Толи он сам его рассыпал, то ли он всегда там был. “По жизни”, как теперь принятовыражаться.

Вова тоскливо поглядел в свою чашку с блюдцем, зачем-товзболтал чай, сунул чашку на столик и сказал с тоской:

– Э-эх!..

– Пей, пей, – посоветовала Натали, – вкусно, если сбулочкой. Хочешь булочку? Или печеньку? А вы, – это уже Троепольскому, – зряпришли. Никого вы не найдете. Уж раз убили, то и убили, так я считаю. Судьбатакая. Нынче всех убивают, а вчера какая-то старуха квартиру свою подожгла,“Дорожный патруль” сказал.

– Да не подожгла она, а баллон рванул там! Как это вы, бабы,слушаете! Вам одно говорят, а вы все о другом!..

– Да не баллон, баллон рванул, где дедок заснул, пьяненький,и сигарету не потушил, а бабка сама квартиру подожгла, чтобы она дочери ее недосталась.

– Точно!

– Так я про что и говорю! Представляете, – это опятьТроепольскому, – вот только что “Дорожный патруль” сказал, что бабка сама своюквартиру спалила, потому что дочь ее выселяла. А бабка решила, что лучше пустьсгорит она, только дочь все равно ничего не получит! И подожгла. Керосинцузапасла, полила все, да и кинула спичку.

– Во зараза какая, пенсионерка-то!

– Ой, кто бы говорил!.. Твоя-то мамаша в прошлом году налестнице меня чуть до смерти не убила!