1 марта 1996 года, когда толпа любителей моды проталкивалась в церковь, какой-то религиозный фанатик раздавал листовки, озаглавленные «Проповедь против излишеств в Адежде [так! – Э. У.]».[449] Зрители заняли места, слушая шепот о том, как под полом церкви хоронили жертв «черной смерти» и как их призраки до сих пор бродят в катакомбах. Атональная музыка эхом отражалась от стен здания; витражное окно с изображением Иисуса Христа как будто засияло ярче за миг перед тем, как все погрузилось во мрак. Свет снова ненадолго включили, а затем зал еще раз погрузился во тьму, что породило изумленные ахи и охи. Потом из арки, убранной розами, вышла модель в черной маске, похожей на маску Уиткина; на ней было прекрасно скроенное черное платье с двумя симметричными V-образными разрезами, обнажавшими груди. Мужчины-модели изображали американских гангстеров; по сюжету, их влекло к могущественным женщинам, семенившим по крестообразному подиуму, однако они явно их боялись. Более того, многие модели выглядели так, словно превратились в неопределенный третий пол или гибридов животных и людей. Одни выходили с рогами оленей или единорогов, другие – в масках, похожих на реквизит из фильма «Чужой». На одной модели было нечто напоминавшее терновый венец; другая, с шипами, торчащими вокруг ее бледного лица, казалась персонажем фильма «Восставший из ада». Костюм, вызвавший бурные аплодисменты, представлял собой черное кружевное платье с увеличенным капюшоном-мантильей, поддержанным рогами, которые увеличивали рост модели примерно до восьми футов. Идея была ясна: с такими женщинами шутки плохи. «Мне нравится, когда мужчины держатся на расстоянии от женщин, – сказал Маккуин. – Мне нравится, когда мужчины ошеломлены их видом».[450]

Органную музыку и церковный хор сопровождала запись стрекота вертолетных винтов и пулеметных очередей. На футболках напечатали принты с лицами жертв насилия. «Темой показа служит религия, ставшая поводом к войне, – пояснил Маккуин. – Мода никак не соотносится с жизнью, но о мире забывать нельзя».[451] В подтверждение его слов некоторые костюмы были украшены снимками, сделанными военным фотографом Доном Маккаллином. «Когда агент Маккаллина увидел футболки, он потребовал немедленно их уничтожить, пригрозив подать на нас в суд, – вспоминает Саймон Англесс, помогавший Маккуину изготовить принты. – Ли свалил все на меня, как будто во всем на сто процентов был виноват я. Мы перехитрили их – уничтожили все, кроме одной футболки, которая осталась у меня».[452] И все же, если отвлечься от непривычной стилистики, историки моды отдали должное ряду великолепных вещей, сшитых из серой шерсти, золотой парчи, шелковой тафты цвета лаванды и прозрачного шифона. Они сочли, что эти вещи вполне можно носить, – признак того, что Маккуин наконец повзрослел. «В прошлом непристойность фантазий мистера Маккуина ограничивала привлекательность его изобретательных композиций, – писала Эми Спиндлер в New York Times. – Его последняя коллекция понравится всем».[453] Сьюзи Менкес считала, что Маккуин «ухватил моду за хвост». Ее обзор в International Gerald Tribune назывался «Смерть и поэтика»; в заголовке она подчеркнула и склонность Маккуина к готике и мрачности, и красоту, в которую перевоплощалась его страсть. Дизайнер даже посадил в первый ряд скелет. Менкес писала, что притягательность смерти для Маккуина отражала настроения других его современников, например Дэмьена Херста – его инсталляция 1990 года «Тысяча лет» состояла из ряда стеклянных витрин, в которых помещались личинки, мухи и гниющая коровья голова, – и голоса за кадром из фильма «На игле», который говорит: «Выбирайте жизнь – но с какой стати это делать мне?» Когда Менкес спросила Маккуина о теме коллекции, он ответил: «Она связана не столько со смертью, сколько с осознанием того, что смерть есть». Менкес заключила свою рецензию словами: «Он [Маккуин. – Э. У.] доказал, что он не просто отличный закройщик с богатой фантазией, но один из тех редких дизайнеров, которые ухватили дух времени».[454]

В конце показа на подиум вышел смущенный Маккуин в просторной клетчатой рубашке; на голове у него были выбриты параллельные линии. Под шквал аплодисментов он поцеловал двух самых главных женщин в своей жизни: сначала мать Джойс, сидевшую в первом ряду, а затем восторженную Изабеллу Блоу в черных перьях, которой он посвятил коллекцию. После того как Ли ушел за кулисы, все – модели, друзья, стилисты и фотографы – в один голос заверили его, что шоу имело колоссальный успех.

Однако никто, кроме группки особо доверенных друзей, не знал, что его отношения с Эндрю Гроувзом подошли к критической точке. В день показа Эндрю отбеливал джинсы в ванне; у него не было времени их постирать. «Значит, ноги у моделей тоже отбелятся», – сказал он. Ли, как всегда перед показом, пребывал в дурном настроении. «Он обвинил меня в том, что я нарочно неправильно завязал корсет, что я все порчу… После показа он пошел в паб, а меня не пригласил. И это был конец».[455]

К удивлению Маккуина, через неделю после показа его пригласили на Даунинг-стрит, на прием по случаю Лондонской недели моды, где он познакомился с премьер-министром Джоном Мейджором. На Ли прием не произвел особого впечатления. На снимке Маккуин, одетый в пальто из коллекции «Данте», с козлиной бородкой, выбритой головой и с большой золотой серьгой в ухе, выглядит как человек явно не в своей тарелке. Фотограф запечатлел его рядом с Джоном и Нормой Мейджорами и коллегой-дизайнером Джоном Роша. «Я совершенно не разбираюсь в вашей сфере», – сказал ему премьер-министр. Маккуин, который находился в задиристом настроении, ответил: «Конечно, мы ведь всего лишь третья по величине отрасль промышленности в стране». Мейджор спросил, как идут дела. Маккуин ответил, что ему не о чем беспокоиться, так как его спонсоры итальянцы и поэтому ему не нужно иметь дел с Лондоном. После такого ответа Мейджор отвернулся от него.[456] Позже Маккуин отозвался о Мейджоре не слишком лестно: «Полный идиот. Глуп как пробка. По-моему, страной должен управлять человек, у которого есть яйца. Даже моя мать справилась бы лучше. Уж она бы содержала страну в полном порядке!»[457]