— Мне со взбитым яичным желтком. Да, и ликер «Курумаа».

— Сколько добавить ликера?

— Чайную ложечку.

— Сахар?

— Без сахара. Марк, хочешь «Kopi Luwak»?

— Одну минуту, — сказал Марк.

Вначале, увлечен иллюзией, он не заметил, что Н’доли, играя с сенсорами меню, вошла в раздел «Экстра-люкс». Это стало ясно при появлении официантки. Живая обслуга — дорогая, очень дорогая прихоть. Большинство пользуется автоматическим заказом и экспресс-доставкой. Марк слышал про кофе, зерна которого жрет какая-то пальмовая белка. Потом из ее дерьма выгребают непереваренные зерна, обогащенные уникальными ферментами, сушат и поджаривают. Ну да, еще чистят перед сушкой. Или не чистят? Он не удивился бы, узнав, что Н’доли заказала именно этот — редчайший, для гурманов — сорт кофе.

— У меня мало денег. — Он смотрел на вудуни, игнорируя официантку. Казалось, девушка в передничке андроид или голем. — Мне следует экономить. Я должен был предупредить тебя сразу.

В метре от его лица качалась гроздь цветущих орхидей. Цветы пахли дикой розой и пряностями. Падаль, вспомнил Марк. В настоящих джунглях орхидеи пахли тухлятиной. Это привлекало мясных мух для опыления.

— Пойдем отсюда. У входа есть экономместа…

Еще недавно Марк откусил бы себе язык, но не произнес бы этих слов. Истрать последнее, командовала гордость. Влезь в долги! Главное, сохранить лицо… Сейчас он носил другое лицо. Новое, малоприятное. Вряд ли Игги Добс принял бы такое лицо в качестве образца для своей коллекции. Кому его продашь? Записным неудачникам?

— Я угощаю, — сказала Н’доли.

— Нет.

— Да. И не вздумай спорить. В конце концов, это я виновата, что тебя выгнали из училища.

— Ты?!

— Один «Kopi Luwak», — терпеливо повторила официантка. — С желтком и ликером, без сахара. Что-то еще?

— Два «Kopi Luwak», — отмахнулась Н’доли. — Несите!

Марк проводил официантку взглядом. Ему все больше хотелось встать и уйти.

— Я связалась с твоим училищем. — Н’доли барабанила пальцами по столу. Нет, не пальцами — ногтями. Звук получался сухой, раздражающий. — Желала узнать, когда у вашего курса намечается следующее увольнение. В информации мне отказали. Я… Извини, случайно я назвала твою фамилию. Они сразу заинтересовались. Начали выяснять, не журналистка ли я. Спросили, что мне известно. Кем я прихожусь Лусэро Шанвури. Как давно знакома с тобой. Не знакома ли я также с курсантом Катилиной… Скинули мне его голограмму, чуть не рехнулись, когда я опознала красавчика. Проклятье! Они мне всю душу вымотали. Настаивали на личной встрече; я послала их в задницу.

— В задницу?

— Я похожа на пай-девочку? Именно туда, и со всеми подробностями маршрута. Это произвело впечатление. Меня уведомили, что ты исключен за дисциплинарные нарушения.

— Это правда, — согласился Марк. — И при чем тут ты?

— Ты опоздал на утреннюю поверку. — Палец Н’доли обвиняющим жестом ткнул Марку в грудь. — Ты задержался со мной и опоздал. Думаю, это случилось не впервые. Какая разница? Я была последней, и я чувствую себя виноватой.

Марк расхохотался. Он корчился от смеха, понимая, что оскорбляет Н’доли, и не мог сдержаться. Перед внутренним взглядом стояло лицо дисциплинар-легата Гракха — в тот момент, когда Гракх узнал, что бывшим курсантом Тумидусом интересуется не пойми кто. Бесстрашный, суровый начальник училища если и боялся кого-нибудь в Ойкумене, так это репортеров, взявших след злополучной дуэли на клеймах. Как же Гракх, должно быть, обрадовался, выяснив, что дуэлянту звонит его подружка на час, озабоченная ближайшим свиданием!

— Дурак. — Н’доли пожала плечами. Кажется, она не сердилась. — Дурак и сопляк. Ходил бы меньше по девкам, стал бы офицером. А так… Я тебя еле отыскала.

— Как?

— Не скажу! Ты летишь домой, дурачок?

Марк молчал. Не слыша вопроса, он смотрел в зал — в ту часть, которая открывалась с балкона. Полускрыт туманом иллюзатора, за ближайшим столиком в одиночестве сидел пожилой гематр. Перед ним стояла чашка кофе, вряд ли дешевле заказанного Н’доли. Взглядом снулой рыбы гематр уставился перед собой. Пальцами левой руки он вертел обручальное кольцо, надетое на безымянный палец правой. Марк запомнил гематра по прошлым визитам в «Парадайз». Всякий раз этот человек брал кофе и замирал надолго, отключившись от внешнего мира. Изредка он словно просыпался, делал глоток и записывал что-то на длинной ленте. Бумага? Писчий пластик? Хорошо выделанная кожа? Чем бы лента ни была, на ней прибавлялся один знак. Марк не сомневался, что присутствует при создании знаменитой гематрицы. Наклей ленту на двигун звездолета, в гнездо принимающего контура, и энергии хватит, чтобы поднять корабль на орбиту или даже сделать РПТ-маневр. Наклей ленту на лоб, подумал Марк. Наклей, взорви мозг — и больше ни о чем не придется беспокоиться.

— Ты что, оглох? Я спрашиваю: ты летишь домой?

Марк кивнул.

— Когда?

В нагрудном кармане куртки запиликал уником. Не глядя, Марк хлопнул по карману, вынуждая аппарат умолкнуть. Меньше всего ему хотелось сейчас читать рекламные сообщения. Едва уником перевели на обычную местную сеть, сняв «военное» подключение, к Марку начали градом сыпаться предложения сафари, массажа и экстрим-дайвинга. Он ставил фильтр за фильтром, но это не помогало.

— На следующей неделе.

— У тебя есть деньги? Давай я тебе одолжу.

— Ты угостишь меня кофе, — твердо сказал Марк. — Этого достаточно.

— Волчонок. — Н’доли накрутила локон на палец. — Злобный, голодный волчонок. Из стаи прогнали, задали трепку… Как же ты похож на своего дядю! Я не видела твоего отца, но полагаю, это у вас семейное сходство. Весь мир против нас, клыки блестят, слюна течет…

— Ты знаешь моего дядю? Откуда?

— Легат Тумидус работает в киттянском филиале «Грядущего». Он не первый год знаком с моим отцом. Мне доводилось сотрудничать с медблоком их филиала. Что здесь удивительного?

— Легат Тумидус, — повторил, как плюнул, Марк. — Изменник Тумидус. Тумидус, враг Отечества. И я — злостный нарушитель дисциплины. Исключенный из училища. Позор ВКС Помпилии. Ты права, мы очень похожи с дядей. Нет, это не семейное: мой отец — образец добропорядочного гражданина. И дед тоже. Ты любишь клоунов?

— Клоуны? — удивилась Н’доли. — Когда была маленькой, любила.

— Значит, все в порядке.

— Ваш кофе…

Они молчали, пока официантка сервировала стол. Две хрупкие чашечки: в черных ароматных озерцах плавали солнышки взбитых желтков. Блюдечки с печеньем, словно вышедшим из мастерской миниатюриста. Серебряный молочник с узким клювом журавля. Салфетки-кружева. Все это было из другой жизни. Сон, случай; эпизод фильма. Марк не мог связать происходящее ни со своим прошлым, ни с будущим. Ему хотелось, чтобы это скорее закончилось. Ему хотелось затащить Н’доли к себе в номер. Он знал, что умрет от стыда, едва Н’доли окажется в его номере — клетушке с узкой солдатской койкой.