Когда до Ендриха Асмуса дошли слухи, что Карстен Роде снова занялся каперским промыслом, приунывший было поляк воспрянул духом в надежде на встречу с Голштинцем. Он собрал всю свою пиратскую эскадру из пяти боевых единиц, и вышел в море с одной-единственной целью: головой Роде. Благо у того было всего три корабля, как донесли поляку его агенты на Борнхольме.

Однако вскоре эту затею пришлось оставить. Потому что охотник запросто мог превратиться в зайца — у Карстена Роде появилась целая флотилия почти из двух десятков хорошо вооруженных и оснащенных кораблей, которая постоянно получала пополнение. Как-то Ендрих Асмус все-таки встретил каперов царя Московии, но, едва завидев их зеленые флаги с черным двуглавым орлом, тут же приказал изменить курс и ушел под защиту польских батарей, расположенных на суше...

— О цене мы договоримся, — осторожно ответил Хенрик Горн.

Швед сообразил: у него появился отличный шанс поторговаться. Похоже, у поляка какие-то личные счеты с капером московитов. А это значит, что он готов хоть даром взяться за исполнение замысла Хенрика Горна. Но королевский советник, сам опытный военачальник, прекрасно понимал, что без финансовой и военной поддержки усилия пирата окажутся бесплодными.

— Добро! — решительно сказал Ендрих Асмус. — Тогда выкладывайте, ваша милость, свои соображения.

Хенрик Горн наклонился к поляку и, понизив голос, словно боясь, что его подслушают, начал излагать свой план...

* * *

Портовый городок Ренне на острове Борнхольм, где находилась резиденция наместника Киттинга, славился тремя вещами: копченой селедкой, сыром с голубой плесенью и... дешевыми товарами, которые сбывали каперы после удачных нападений на купеческие караваны.

Сельдь коптили по специальному рецепту еще дедовских времен: ее потрошили, нанизывали на специальные штыри и около двух суток выдерживали в душистом дыму тлеющей черной ольхи, древесина которой пропитывалась морской солью.

Что касается сыра, то это был наипервейший деликатес, присутствие которого на столе датского короля Фердинанда II считалось обязательным. Секрет его приготовления знали очень немногие, что было бо?льшей тайной, нежели сведения о месте, где зарыли свое золото тамплиеры. К слову сказать, старинную карту, с указанием захоронения сокровищ рыцарей Храма за огромные деньги предлагали иностранцам почти в каждой портовой таверне острова.

Третьим серьезным преимуществом Борнхольма перед остальными островами Датского королевства была колония морских разбойников. Они приносили борнхольмцам большую прибыль не только благодаря продажам награбленного добра, но и тем, что вырученные за него деньги корсары в основном оставляли в местных тавернах. Им покровительствовал сам наместник Киттинг — и каперам, находившимся под защитой датской короны, и прочим, которых никак нельзя было назвать друзьями Дании. С этого он имел хороший навар, превращая его в новые поместья и земли для собственного удовольствия.

Пиратские суда стояли в гаванях острова бок о бок с кораблями датского флота, их капитаны часто хаживали друг к другу в гости, нимало не смущаясь разницей в общественном положении. Это не было удивительно или предосудительно — многие командиры каперов вышли из обедневших дворянских семей.

Таверна «Хмельной викинг» считалась в Ренне одной из лучших. Ее содержал некий Харальд. Фамилии он не имел, только прозвище «Хромой» — от его левой ноги, укороченной по лодыжку рыцарским мечом: Харальд в молодые годы служил в армии пикинером.

Вести дела ему помогала то ли жена, то ли просто содержанка, которую звали Сигрид. Эьто была довольно-таки распутная бабенка лет тридцати с пышными формами и зычным голосом видавшего виды кондотьера — командира отряда ландскнехтов. На людях она вертела Харальдом, как хотела, а наедине ластилась к нему словно комнатная собачка — бывший пикинер мог и пришибить, если был не в настроении.

Но чаще всего Хромого Харальда видели веселым и улыбчивым. Может, потому, что он принимал самое деятельное участие в сбыте пиратских товаров и имел от этой деятельности гораздо большую прибыль, нежели с таверны. Но продать «Хмельного викинга» и избавиться от каждодневной головной боли — он такого и в мыслях не держал. Ведь лучшего места для заключения выгодных сделок с корсарами, чем его заведение в Ренне, на всем острове сыскать было трудно.

Карстен Роде сидел в таверне «Хмельной викинг», наслаждаясь покоем и добрым фряжским вином. Дела шли настолько успешно, что Голштинец уже не знал, куда девать деньги. Ну не закапывать же их в землю, в конце концов!

Только наивные глупцы полагают, что пираты прячут свои сокровища под землей, в пещерах или необитаемых островах. Спрятать легко, но потом попробуй их оттуда достать! И потом, деньги ведь могут понадобиться человеку в любой момент. Поэтому морские разбойники чаще всего давали их в рост купцам или другим торговым людям. Что касается Карстена Роде, то он предпочитал вкладывать свою долю в дело братьев Ганца и Пола Беренберга, голландцев по происхождению, проживающих в Гамбурге. Он знал братьев лично и не сомневался в их честности.

Но держать яйца в одной корзине нельзя. Это правило Голштинец выучил еще в Дитмаршене. Он усиленно искал новые, выгодные контакты с финансовыми воротилами Европы. Тем более, что теперь надзирать за ним было некому. В одной из баталий Стахей Иванов получил ранение, и Карстен Роде поспешил отправить его в Нарву, вручив тому на прощание целых два кошеля талеров. На эти деньги русский мог прожить две жизни. И потом, должен же кто-то замолвить за капера московитов доброе слово перед царем Иваном Васильевичем...

Напротив капитана умостился Гедрус Шелига. Как-то так получилось, что Карстен Роде приблизил к себе Литвина (правда, не настолько близко, как ушкуйников, братьев Офонасьевых). Скорее всего, потому, что Шелига разумел грамоте и знал несколько языков. Это помогало общаться с офицерами захваченных суден — иногда приходилось не только силой, но и увещеваниями развязывать языки, чтобы те указали, где хранится их корабельная казна.

Гедрус Шелига пребывал в душевном смятении. С одной стороны ему нравилась бесшабашная морская вольница. Он привык к постоянной качке, к соленым волнам, так и норовящим смахнуть зазевавшегося с палубы, к многочисленным схваткам, где нет места здравому рассудку, а действуют лишь первобытные инстинкты. И потом, плата, которую он получал за риск, была весьма приличной. Капитан не жадничал, хоть и присваивал себе львиную долю добычи, мотивируя тем, что нужно платить дань царю Московии, под чьим покровительством они находились.

А с другой стороны — он так и не выполнил задание Готхарда Кетлера. И не потому, что не мог. Просто у него рука не поднималась отправить Голштинца в Эреб. Он никак не мог выбросить из головы случай, когда капитан спас ему жизнь.

Временами Литвину хотелось плюнуть на свои переживания и, прицелившись Карстену Роде в спину, нажать на курок во время абордажной схватки — такого столпотворения, что в глазах рябит. И вряд ли кто-то потом будет в состоянии разобраться, чья пуля сразила капитана: своя или противника. Но что-то придерживало руку, какая-то неведомая сила, от чего Гедрус Шелига свирепел еще больше и дрался до изнеможения, чем заслужил уважение товарищей.