Она мрачнеет.

– Ну, я бы сказала, что у меня есть проблемы посерьезней, чем неприятности с арендованной машиной.

Молчание затягивается. Я не знаю, что ответить, и перетаптываюсь, хрустя снегом. Вокруг так тихо. Снег приглушает голоса. Наш разговор кажется личным. Конфиденциальным.

Наконец Харпер делает глоток воздуха и продолжает:

– Когда я была в аэропорту, мне позвонили. Я стояла в очереди за машиной. Брекен был за мной – он на самом деле и направил меня в эту контору. Далеко не везде позволяют брать машины в аренду людям младше двадцати пяти.

– Подожди, так это Брекен ее арендовал?

Она качает головой:

– Он собирался, но потом решил уступить мне, если я подкину его до дома. Заплатил половину стоимости. Поэтому у него нет налички.

Дверь машины приоткрывается, разрушая заклятие тишины. Из отверстия показывается голова Брекена.

– Что происходит? – спрашивает он. – У вас все в порядке?

– Нормально, – не глядя на него, отзывается Харпер. – У нас все хорошо. Просто подождите минутку.

Он неуверенно смотрит на нас. Выражение его лица меняется, когда он переводит взгляд с меня на Харпер. Я опять чувствую эту невидимую связь между ними: нить, что тянется через всю парковку. Затем дверь закрывается. Харпер встречается со мной взглядом.

– Мы с ним болтали. Брекен сказал что-то про рейс и сделал комплимент моему чемодану. Ну, всякое такое. А потом мне позвонили. Из дома. Мама позвонила.

Я киваю.

Харпер, опустив глаза, продолжает:

– Ее не очень хорошо было слышно. Она так сильно плакала… – Ее голос замирает, и Харпер шумно втягивает воздух. – Связь была совсем плохая, да еще и эти идиотские объявления.

– Да, в аэропорту было очень шумно, – говорю я.

Она кивает.

– Мне пришлось ее расспрашивать, потому что я не все поняла. Пришлось задать несколько неудобных вопросов.

– Про что?

– Про папу. – Короткая искра боли озаряет ее лицо, но Харпер сглатывает и задирает вверх подбородок. – У отца проблемы. Он работает на финансовую компанию, и что-то там идет не так. Приехала полиция. Его арестовали и забрали компьютеры. Мама не знает, что происходит. Сестры сейчас с ней, дома, и они все младше меня. Все напуганы, и никто ничего не понимает.

У меня ноет в груди. Я представляю, как Харпер стоит в очереди в аэропорту и задает вопросы, один за другим, и в каждом следующем все больше паники. И Брекен волей-неволей вынужден слушать.

– Брекен тебя услышал, – догадываюсь я.

Харпер кивает, проводя ладонью по глазам. Она плачет.

– Да. Я была так напугана… и застряла посреди этого идиотского аэропорта. Я даже из очереди выйти не могла, и меня совсем это подкосило. Я выболтала ему все. Каждую постыдную деталь.

– Харпер… – тихо говорю я.

Не знаю, что еще сказать. Что спросить.

– Он был так добр ко мне, а ведь мы совсем друг друга не знали. Он знает, что мне до смерти надо попасть домой, и, я думаю, именно поэтому он украл бензин. Думаю, что и вести машину он захотел тоже поэтому. Знаю, это очень глупо. Тупое мужское рыцарство, но намерения у него хорошие.

Я киваю. Не потому, что согласна с ней, а потому, что теперь понимаю: Брекен для нее герой.

Я стараюсь не выдать своих истинных чувств, но, видимо, по моему лицу заметно, что я не разделяю ее точку зрения.

– Ладно, понимаю, – говорит она. – Знаю, что случилось много всего.

– Он переехал человека, – отвечаю я.

Как это ни скажи, звучит все равно ужасно.

– Это был несчастный случай, – говорит Харпер. – Конечно, он не нарочно. Или ты так не думаешь?

– После всего, что случилось сегодня, я больше не знаю, во что верить.

Она смотрит на меня в упор.

– Но мне этого достаточно, чтобы не оставлять его здесь одного.

– Тогда дождемся полиции. Все вместе.

Брекен снова открывает пассажирскую дверь. Харпер закатывает глаза. Но она не успевает ничего сказать: он уже вышел из машины и широким шагом направляется к нам. Я напрягаюсь. Что-то не так. Что-то совсем, совсем плохо. Не понимаю, куда он смотрит, но волосы у меня на теле встают дыбом.

– Что такое? – спрашивает Харпер.

В эту же секунду Брекен резко останавливается, глядя куда-то за наши спины. Я поворачиваюсь, но в углу здания вижу лишь тени, снег и… движение. По коже у меня бегут мурашки. Может, почудилось? Хотя тогда это чудится и Брекену. Я снова пробегаю глазами по стенам, выискивая что-нибудь странное, необычное. Выискивая… вот оно. Снова смутная рябь в тенях, у самого угла. Но там так темно, ничего не разглядеть. Это может быть что угодно. А то и вовсе ничего.

Мои глаза снова натыкаются на цель, и сердце подпрыгивает к горлу. Движущаяся тень выходит из-за угла. Это не «ничто». Это человек.

Фигура, хрустя снегом, ступает на смутный свет парковки. Я не хочу смотреть, но не могу отвести взгляд. И сразу же замечаю знакомую желтую бейсболку. Он поднимает сморщенную руку. У меня внутри все обрывается.

– Ну и холодина, а?

Голос такой же заскорузлый, как и пальцы.

– Да, не жарко, – соглашается Брекен.

Глаза у него смотрят жестко, но тон любезный. Да, отстраненный и резкий, но говорит он вежливо.

– Поэтому нам нужно ехать.

Брекен машет нам из-за спины, чтобы мы шли к машине. Он старается сделать это незаметно, но, похоже, мужчина все же видит его жест. Он поворачивает голову. Я все еще не могу разглядеть лица под бейсболкой, но разворот головы подсказывает мне, что он наблюдает. Смотрит, как мы будем отступать.

– Я не хочу никому вреда.

– Мы и не говорили, что хотите, – отвечает Брекен.

Открывается другая дверь машины.

– Все хорошо?

Это Джош. Где-то за нами, рядом с машиной. Я слышу звон костыля на заснеженном асфальте. Я делаю незаметный шаг назад, но чувствую на себе взгляд. Лица мне по-прежнему не видно, но я этому рада.

– Хорошей ночи, – кратко говорит Брекен. – Аккуратнее на дороге.

– А, я как раз об этом, – слегка заплетаясь языком, говорит он. – Как видите, машины у меня нет.

– Очень сочувствую.

– А у вас, похоже, найдется местечко.

– Нет, у нас все места заняты.

– Да эти ж совсем крошки.

Я чувствую на себе его глаза. Он переводит взгляд на Харпер. Это нас он назвал «совсем крошками». Харпер просовывает пальцы мне в рукав и притягивает меня к себе. У нее прерывается дыхание.

– Почему бы вам двоим не погреться в машине? – спрашивает Брекен.

Он говорит все тем же дружелюбным тоном, в котором слышатся железные нотки. На его