Курбатов явственно ощущал, что группа сковывает его. Не очень-то соглашаясь поначалу с тем, чтобы группу возглавил он, Родзаевский как-то сказал полковнику Сытову, ведавшему физической подготовкой диверсантов: «А вам не кажется, любезнейший, что этот Курбатов — волк-одиночка? По-настоящему он способен развернуться, лишь оказавшись предоставленным самому себе».

«Приблизительно так оно и есть, — без особых колебаний согласился полковник. — Поэтому-то считаю, что его группе следует предоставить максимальную свободу действий. Пусть это будет группа “вольных стрелков”. В ходе рейда состав расселится по диверсионным квартирам в разных городах России и каждый из боевиков будет возвращаться сюда, — выполнив задание, естественно, — уже в одиночку».

Когда весть об этом разговоре достигла Курбатова, он обиделся на Сытова: по существу, тот усомнился в его командирских способностях. Но потом, когда начались тренировки уже в составе группы, постепенно убедился: а ведь полковник прав. По-настоящему он способен раскрыть свои возможности, только будучи предоставленным самому себе. И первые сутки рейда лишь укрепили его в этой мысли.

— Сколько их там? — поинтересовался ротмистр у Радчука, решив, что тот наконец отдышался и пришел в себя.

— Было человек двадцать. Двух-трех мы с Власевичем уложили. Надеюсь, он усмирил еще хотя бы одного.

— Подкрепления не видно было?

— Похоже, пограничники решили, что имеют дело с контрабандистами. Я слышал, как один из них крикнул; «Эй, контрабанда, бросай свое барахлишко! Все равно всем каюк!»

— Это обнадеживает. Куда лучше, чем если бы сразу разгадали в нас диверсантов. Долго тащиться за контра-, бандистами, да еще вызывать солидное подкрепление, пограничники не станут. Предоставят разбираться с ними милиции.

Он хотел сказать еще что-то, но выстрелы, прозвучавшие уже по эту сторону скалы, заставили его умолкнуть.

— Надо бы пойти на помощь. Власевичу, — упрекнул ротмистр Вознов.

— Затаиться! — осек его ротмистр.

Корсика встретила Скорцени легкой дымкой утреннего тумана, которая превращала вершины окрестных холмов в кратеры оживших вулканов. Небольшие террасы виноградников на их склонах казались полуостывшими лавинами, медленно, неотвратимо надвигающимися на окраины городка, в котором расположился штаб корсиканской бригады СС. Еще немного, и они навсегда поглотят в своей черной пучине и хижины окраин, и старинный переброшенный через небольшое ущелье мост, и серый трехэтажный особняк, в котором нашел себе приют штаб корсиканцев.

«Генерал Йодль пророчил мне “второе пришествие” с острова Эльба, — поиграл желваками Скорцени, переводя взгляд с холмистой гряды на открывающуюся часть небольшого залива. Где-то там, в утренней туманности пролива Бонифачо, должен был находиться остров Санта-Маддалена. Гауптштурмфюрер поднес к глазам бинокль, но не увидел ничего, кроме ожерелья из прибрежных скал, выступающего из пенистого прибоя, словно прореженная, изуродованная спина динозавра. — Если продолжить его мистическую символику, то ситуация складывается по-иному. Начинать, подобно самому Бонапарту, придется все же с милой ему Корсики. И пройти все то, что надлежало… Впрочем, — осадил себя Скорцени, — пройти этот путь во второй раз не дано никому. И забудем о мистике. У тебя свой путь, и моли Господа, что начинался он не на Корсике, иначе так и вошел бы в историю невыразительной, хотя и громадной, — ухмыльнулся он, — тенью “маленького корсиканца”. — У тебя свой путь. Да, свой».

— Слушаю, гауптштурмфюрер, — возник в лоджии адъютант Родль.

— Что нового? Следите за сообщениями, оберштурмфюрер. — Предаваясь мечтаниям, Скорцени очень часто терял грань между раздумьями и молвленным вслух.

— Они поступают каждые полчаса. Следующие ждем через десять минут.

— Где сейчас Гольвег?

— Вчера вечером вместе с двумя радистами и шифровальщиком прибыл в Палау. Остановился на базе минных тральщиков. Радист, осевший на Санта-Маддалене, выходит на связь с ним тоже каждые полчаса.

— Десантники готовы?

— Два батальона и разведывательная рота корсиканской бригады продолжают осваиваться на тральщиках. Солдаты и офицеры охотно жалуются всем любопытствующим, особенно местным красавицам, что завтра утром вынуждены выйти в море для учений по высадке десанта, — уже в третий раз в течение утра повторил Родль.

А что еще он мог добавить к тому, что давно известно Скорцени?

— Этому верят?

— Поскольку корсиканцы только тем и занимаются, что высаживают десант то на Сардинии, то на Корсике, то на островках в проливе, чтобы, вернувшись, пьянствовать так, словно обмывают крупную морскую операцию, это никого не удивляет. Даже английскую разведку.

— Надеюсь, что, передавая радиограммы англичанам, Гольвег столь же пунктуален, как и при передачах, поступающих к нам, — невозмутимо и мрачно пошутил Скорцени.

— Он старый служака, — нарушил Родль свое давнее правило не поддерживать шуток шефа. — Но на всякий случай постучим по дереву. У англичан в Палау и своих агентов хватает.

Завтракал Скорцени в небольшом ресторанчике, расположенном на склоне прибрежного холма. С его террасы хорошо видно было, как северный ветер медленно прогоняет по проливу паруса розовато-серых туч, очищая горизонт для оранжевого, уже наполняющего окрестности флюидами южной жары, светила. Разделявший с ним трапезу командир батальона «корсиканцев» штурмбаннфюрер Умбарт считал себя корсиканским немцем. Предок его, офицер австрийской армии, попал сюда из Италии, где находился в плену. Умбарт так и не установил, из какой именно части Австрии он ушел на фронт. Отец умер, когда Пауль Умбарт был малышом, и семейные предания ушли в небытие вместе с ним.

Однако это не мешало Умбарту сразу же признать в Скорцени земляка. Был этот австро-корсиканец грузным, неповоротливым и на удивление болтливым. Если до сих пор Скорцени и терпел его общество, то лишь потому, что не решался отпускать от себя. Его уже предупредили, что в городке у штурмбаннфюрера завелась красотка и после обеда он обычно старается часик-другой провести с ней.

Правда, гауптштурмфюрер без обиняков предупредил Умбарта: если он исчезнет из штаба хоть на несколько минут, его тотчас же разыщут и расстреляют перед батальонным строем. Тем не менее считал за благо видеть полусонную и в то же время вечно ухмыляющуюся рожу штур-мбаннфюрера перед собой.

— Я хотел бы отправиться с вами, гауптштурмфюрер, говоря это, Умбарт почему-то взглянул на Родля, как бы ожидая от него поддержки.

— Ваш батальон остается здесь. Ему найдется работа, когда мы прибудем сюда. Если, конечно, кому-либо взбредет в голову преследовать нас.

— Батальон останется. Речь идет только обо мне. Похитить с Санта-Маддалены самого Муссолини! Такая операция возможна раз в сто лет.

— Мне не хотелось бы, чтобы вы еще раз упомянули о ней вслух, дорогой штурмбаннфюрер, — грубо осадил его Скорцени.