Лазоревый меч воссиял с новой силой.

Страх и удивление отразились на морде орка.

В ту же секунду его булава переломилась, словно сухая, источенная червями палка, и мой клинок отсек ему голову.

Бандит пошатнулся.

Его отрубленная башка покатилась по траве, заливая полынь дымящейся кровью.

Алый густой фонтан взметнулся над шеей.

Кровь хлестала тугими темными струями.

Орк воздел к небу руки, словно взывал о помощи к древним духам Степи, потом упал на колени. Тело его содрогнулось в последний раз, и есаул рухнул навзничь.

— Целься! — зарычал главный арбалетчик.

Стрелки вскинули оружие.

Каждое — от ложа до болта — было выточено из дерева-людоеда и питало такую же ненависть к человеку, как сами разбойники.

Упругие плечи на крестовинах балестр переливались белыми искрами. Раньше они росли на головах амалфеев, были острыми изогнутыми рогами.

В них собирается вся колдовская сила, если убить волшебную антилопу одним ударом, а сделать это непросто, и только лучшие из охотников-орков могут похвастаться таким дорогим трофеем.

Эти арбалеты никогда не промахиваются — и вновь я спросил себя: каким образом у простых бандитов оказалось столь мощное оружие?

— Пли!

Но прежде чем орки успели выстрелить, Оксана взмахнула рукой.

Три острых сюрикена сорвались с ее наруча. С тихим свистом они разрезали воздух.

Первый арбалетчик качнулся, сияющая звезда вошла ему в лоб, и острые края ее рассекли мозг орка. Другой схватился лапами за лицо, кружащие лезвия вырвали ему оба глаза.

Третий, хрипя, рухнул на колени, снаряд рассек ему горло, и кровь толчками хлынула из разверстой раны.

Двое разбойников с короткими мечами-гладиусами подбежали ко мне.

На рукояти у каждого переливался тусклый обсидиан. Орочьи мародеры вставляют его в оружие вместо символа клана, который они покинули.

Я развернулся.

Мой клинок срубил им обоим головы, единым плавным движением.

Серая жижа вместо горячей крови забурлила на рассеченных шеях.

Эти двое были уже мертвы дня два, не меньше, и только потом шаман воскресил их. Тело одного из них задрожало и медленно обвалилось наземь густым смрадным фаршем.

Куски волосатой кожи, обломки костей и обрывки внутренностей смешались с прогнившей кровью и испражнениями.

Другой покачнулся, рухнул, и густая жижа стала вытекать из его отрубленной шеи. Мертвые мухи плавали в ней, а толстые личинки червей пожирали их.

Третий орк подскочил ко мне со спины.

Я взмахнул мечом и рассек разбойника надвое, от плеча до пояса.

— Жизнь ты обретаешь лишь однажды, — глухо произнес Тигаранд, — а умереть можно сотни раз.

Пару секунд разбойник стоял, не двигаясь.

Казалось, он цел и невредим.

Потом половина его разрубленной туши медленно соскользнула вбок.

Кровь хлынула волной.

Рассеченное тело орка сделало шаг, еще один — и только потом рухнуло в степную траву.

Последний оставшийся в живых арбалетчик спешил перезарядить оружие.

Девушка прыгнула к разбойнику и резко всадила меч ему в брюхо.

Черное лезвие бастарда пронзило орка насквозь. Кровь и обрывки внутренностей хлынули из огромной раны.

Он захрипел.

Звенья толстой кольчуги, разрубленные клинком, погружались в рану и обжигали плоть отравленными заклятиями.

Клыкастая пасть разбойника распахнулась, и сдавленный крик вырвался изо рта вместе с каплями крови.

Оксана уперла ногу ему в грудь и выдернула бастард.

Глухой рев поднялся над Степью.

Я обернулся.

Сверкающий файерболл вылетел из палки шамана. Сгусток огня несся к девушке. Я встал на его пути, поднял руку и поймал шар.

Лицо колдуна исказилось от ненависти.

— Волею духов, — выкрикнул он, — властью чистого неба, силой святой Степи!

Его посох стремительно чертил в воздухе прозрачные руны. Я швырнул в шамана пламенный орб.

Пылающий файерболл ударил орка в лицо.

И он вспыхнул ярким кричащим факелом. Языки огня охватили плащ колдуна, сдирали заживо кожу, и плоть его жарилась, спадая обугленными ошметками.

Жезл волшебника треснул, обдав своего хозяина искрами, и обгорелый скелет, с кусками пропеченного мяса, тяжело упал на траву.

— Силой святой Степи, — прошелестело неоконченное заклятие, вспыхнуло рваной вязью рун, а потом растаяло.

Яркое солнце коснулось далекого горизонта, и небо окрасилось темными цветами заката.

Багряная кровь солнечных лучей стекала по острым навершиям частокола.

Гордо реяли на ветру широкие флаги кланов, и высоко над ними простерлось красно-черное знамя Саардак-хана.

Над городьбой поднимались сторожевые вышки; там застыли стрелки с кривыми композитными луками, а шепчущие шаманы с тигриными черепами на головах воздевали к небу корявые колдовские посохи.

— На бревнах частокола, — негромко пояснил я, — вырезана вся история Стойбища, с того дня когда Эральдин-батыр, великий прародитель орочьего народа, явился сюда в водовороте сухого смерча.

Оксана задумалась.

— Тогда бы у них давно истощилось место обитания, — сказала она.

— Степь дает тебе ровно столько, сколько необходимо, — возразил я. — Если не хватает, значит, ты не заслуживаешь и этого. Орочья пословица.

Высоко в небе кружили ястребы, и я знал, что это Саардак-хан неотступно следит за нами, взирая на бескрайнюю степь сквозь птичьи глаза.

Белые черепа оскалились на остриях частокола: звериные, орочьи, человеческие. Хрипло завыли молнии на шаманских жезлах.

Медленно, скрежеща, распахнулись ворота Стойбища, и великий правитель орков со своей свитой выехал к нам.

Саардак-хан восседал на огромном черном трехголовом медведе, с грубой короткой шерстью и белыми злобными глазами. Ни узды, ни поводьев не было на рычащем звере — он подчинялся всаднику беспрекословно и чутко.

Алая мантия развевалась на плечах орка, черепа гремели, притороченные к седлу, но я не видел оружия — это был знак того, что нас встречают с миром.

Всадники верхом на клыкастых вепрях замерли по обе стороны вождя.

— Аз есмь Саардак-хан, владыка Древней степи. Кто ты и зачем пришел в мои земли?

— Я Хорс, странствующий маг, а это моя послушница. Мы пришли из города Малахита искать великой мудрости орков и силы Вечного дола.