«И какова же, собственно, эта “новая интеллигенция”, которая играет в провинции особую роль? – заметил один человек с университетским образованием, юрист из провинции. – Полуобразованная или совершенно малообразованная прослойка, находящаяся во власти “максим” классовой борьбы, но не в состоянии хотя бы кое-как справляться с полагающимися в соответствии с их должностью задачами».

Не очень-то хорошее предзнаменование для того значительного числа студентов, которые по окончании вузов должны приступить к государственной службе.

* * *

Но вернёмся к моральной обстановке и, соответственно, к мировоззрению студентов. Какой у них настрой – за господствующую систему или против неё? Можно ли обнаружить какую-то реакцию на происходящее, ростки чего-то нового? Объективное мнение на этот счёт составить, разумеется, непросто.

О числе учащихся с коммунистическими воззрениями, выраженными в большей или меньшей степени, один рассудительный и трезво мыслящий коллега, держащийся в стороне от политики, высказал следующее суждение, касающееся главным образом 1-го Московского государственного университета (в целом продолжающего деятельность прежнего Московского университета). Число это довольно разнится в зависимости от факультета. Если среди малых групп студентов, изучающих филологию, языки и историю литературы, коммунистов крайне мало, то на факультете точных и естественных наук, где обучается примерно 5 000 студентов, их число достигает порядка 10 %, а среди медиков в Москве их может насчитываться, пожалуй, даже около 30 %. Названное различие связано с тем, насколько строго были соблюдены правила коммунистического режима при приёме абитуриентов, после того как свободный ранее доступ к высшему образованию для старых кадров был значительно усложнён.

Для значительной части этих «коммунистов», однако, политические интересы остаются где-то на заднем плане, даже при наличии убеждённой и искренней веры – или, возможно, как раз по этой причине. У них другие дела. И можно заметить, что зачастую эти студенты относятся не слишком благосклонно к проводимой сейчас коммунистами политике. Тем больше стараются их товарищи-карьеристы, образующие «ячейки» в университетах и других учебных заведениях: партийные жандармы, шпионы, доносчики, обладающие преимущественным правом и полномочиями на получение стипендий и другой экономической поддержки, различными привилегиями – сподручные отвратительной тирании; дети Израиля и другие иностранцы играют здесь главенствующую роль. Их назначают «кандидатами» от общества коммунистических студентов учебного заведения, но выбор должен быть подтверждён затем органами коммунистической партии.

Понятно, что из-за этой вредоносной системы и продолжающегося духовного террора противоположным течениям сложно выбраться на поверхность, пока они не наберут достаточной силы. Но я слышал из многих источников, что полностью или наполовину убеждённые представители коммунистической молодёжи всё больше приближаются к «консервативно» мыслящей части интеллигенции. Люди уже не столь сильно сбиты с толку доктринёрством, которому были сильно преданны такие лидеры, как Ленин, Троцкий и т. д. Да и в целом не так уж тщательно подходят к этому вопросу – вступают в злополучные объединения коммунистической молодёжи, если встаёт вопрос о сохранении места в учебном заведении, лавируют и изображают из себя коммунистов, если потребуется. Политическое имя используется как пропуск – это проявление всё той же беспринципности, которая присутствует и в других сферах жизни, той же нехватки норм приличия, оппортунизм, который для многих представляется самым опасным, что только есть в теперешней России.

Не удивлюсь, если подобные признаки бесхарактерности окажутся первыми следами реакции. Но даже в этом случае ещё далеко до новых позитивных идеалов, направленных против существующей системы, или по крайней мере против её излишеств, полного недостатка свободомыслия и терпимости к взглядам других, отсутствия свободы мнений.

Ещё более ясно мне намекнул об этом известный университетский профессор из Москвы, один из немногих оставшихся замечательных представителей прежнего периода расцвета. На мой вопрос он ответил ярко и остроумно: «Конечно, реакция имеет место, как Вы понимаете! Это бесконечное вдалбливание кстати и некстати при помощи тяжёлых, скучных и требующих излишней траты времени курсов и экзаменов, вечных «марксистских» трафаретов, этой псевдонаучной чепухи – ясно, что молодёжи это должно быть противно до тошноты. Они прокладывают себе дорогу сквозь окружающую бездуховность и насмешливо улыбаются каждый раз, когда речь заходит о “большевистской теологии”».

С последним явлением я и сам множество раз сталкивался, примеры чему я неоднократно приводил ранее. Но сейчас по-прежнему далеко до чёткого ощущения чего-то нового и позитивного, объединяющего – того, что могло бы перевернуть печальные страницы теперешней духовной жизни. По-прежнему имеют место главным образом абстрактные размышления: например, что «такая большая страна и народ не могут исчезнуть», или «будущее должно принести и принесёт нечто лучшее» – но где ощутимая конкретная основа для этого лучшего будущего и кто поднимет знамя и укажет путь? Здесь, где моральная основа теряется, где отсутствие прав разрушает людей, понятия, представление всего общества о том, что такое хорошо, где воспитание делает из молодёжи людей, готовых продать свои убеждения, – людей, которые учатся жить во лжи и держаться за счёт протекций, продавать все высочайшие жизненные ценности… Стоит ли удивляться мнению пессимистов, что на молодёжи, растущей в такой обстановке и «воспитываемой» теперь в высших учебных заведениях России, можно с таким же успехом сразу поставить крест?

Но оптимисты, к которым я себя причисляю, крест ставить не спешат. Я разделяю убеждение Вересаева в том, что чем жёстче насилие со стороны коммунизма, тем твёрже здоровая реакция. И хотя её проявления слабы и пассивны, насмешка и «тошнота» от коммунистического мировоззрения, его методов и мер, вызывает ощущения, в которых нельзя ошибиться.

И, кроме того, сильная жажда духовной пищи, знаний, что можно увидеть и почувствовать у российской молодёжи, тяга, приносящая в жертву всё остальное и доблестно пробивающаяся вперёд, несмотря на самые убогие условия, часто сочетающаяся с просто непостижимой способностью сохранять жизнерадостность, – это тяга к свету, к «идеалу», над которой даже самонадеянный материализм большевиков, выражающийся в диалектике и моральном учении, в мировоззрении и сегодняшнем жестоком и бесправном режиме, будет не в состоянии одержать победу. Не хлебом единым жив человек. Он совершенно не может жить без более высоких норм, идеалов поведения и устремлений; а ненависть к ближнему, которую российский большевизм перевёл из пропагандистских фраз в жестокие действия, образ жизни с восточным колоритом, в которую большевизм превратил западную философию, – это всё отнюдь не идеал для людей, мыслящих и чувствующих по-европейски. Оппозиция в виде чёткой и организованной силы пока ещё не дала себя знать среди остатков интеллектуального мира России. Но чувство стыда я замечал неоднократно, и оно просыпается в людях всё чаще и чаще.

Что касается той «истины», которую большевизм больше не ищет, но которой непоколебимо владеет и требует, чтобы исключительно на ней основывалась образовательная деятельность учебных учреждений страны, – скоро российская молодёжь, несмотря на всю цензуру, обнаружит, что эта «истина» отстаёт от нашего времени. Молодёжь, несмотря на принуждение и цензуру, войдёт в соприкосновение с теми, кто видит пустое доктринёрство российского марксизма, познакомится с новыми направлениями, утверждающими, что преобразование человеческого общества должно происходить в меньшей степени согласно логике, и в большей – по биологическим законам. И тем самым у российских студентов появится ясность в отношении всех невыносимых явлений в жизни страны, получивших сейчас развитие, и они найдут в себе силы избавиться от пассивности и унизительного оппортунизма. Большевизм – интеллектуальное явление, и нужны именно интеллектуальные силы, чтобы положить ему конец.