class="p1">Одновременно шло собирание сил, для обеспечения будущего переворота. 2/15 марта 1916 года министр внутренних дел А. Н. Хвостов докладывал Б. В. Штюрмеру: «По поступающим в Министерство Внутренних Дел сведениям, при «прогрессивном блоке» в Государственной Думе негласно учреждено особое бюро для постоянных и систематических сношений со всеми общественными и муниципальными организациями России, обслуживающими нужды действующей армии и тыла; благодаря этому «прогрессивный блок», в случае каких-либо осложнений с Правительством, надеется получить возможность провести при поддержке Государственной Думы давление на Правительственную власть со стороны означенных организации»[332].

Летом 1916 года Б. В. Штюрмер представил императору Николаю II письменный доклад, в котором очень точно определил цели «Прогрессивного блока». Штюрмер пишет: «Задача так называемого «прогрессивного блока», опирающегося на большинство Думы, сводится к проведению теперь же, в летнюю сессию, главных законопроектов об отмене всех правовых ограничений для крестьян, проекта земской реформы, проекта нового закона об обществах и союзах. Каждый из означенных законопроектов интересует так называемый «прогрессивный блок» не столько по существу, сколько с точки зрения возможности внушать с думской кафедры обществу, что Государственная Дума исполнена лучших намерений, но что она не в состоянии ничего практически осуществить, ибо Правительство, опасаясь всяческих преобразований, ведёт постоянную и упорную борьбу с прогрессивными течениями общественной мысли.

В действительности же, каждый из этих проектов построен на началах, столь несоображённых ни с историей, ни с практикой, ни с духом русского законодательства, что если бы каким-либо образом проекты эти получили бы силу закона, страна оказалась бы в положении совершенно безвыходном»[333].

Император Николай II понимал всю опасность «Прогрессивного блока» и деятельности думской оппозиции. В июле 1916 года царь требует ускорить роспуск Думы на каникулы. На упомянутом выше докладе Штюрмера Николай II наложил следующую резолюцию: «Роспуск законодательных учреждений может состояться 20–22 июля, но не позднее»[334].

Мотивы, по которым царь требовал ускорить перерыв в работе Государственной Думы, вполне понятны, если учесть постоянно поступающую к нему информацию о действиях «прогрессивного» её большинства. «Работать с сим Советом Министров, — писал Николаю II Штюрмер, — Дума по-прежнему отказывается и настаивает на составлении Кабинета из лиц, облечённых её доверием и перед нею ответственных. Убеждённость в том, что такое желание её будет исполнено, настолько укрепилась в сознании большинства Думы, что обычная система её борьбы с Правительством совершенно изменилась. В прежние времена правительственные мероприятия подвергались критике по мере обсуждения смет отдельных ведомств, в настоящую сессию Дума, не приступая к отдельным сметам и не обсуждая внесения законопроектов, прямо обратилась к штурму власти.

В основе плана действий руководителей Государственной Думы лежит соображение о том, что если бы настоящее Правительство не было заменено Кабинетом общественного доверия, то занятия Думы должны были бы прерваться, и тогда бы представилась бы возможность вызвать беспорядки среди рабочего населения, учащейся молодёжи и даже в войсках»[335].

Пока Дума бездействовала в перерывах между сессиями, правительство попыталось провести ряд действий, направленных на ослабление позиций Гучкова в военно-промышленных комитетах. Дело в том, что Гучков видел в этих комитетах в первую очередь политический механизм захвата власти, а не общественную организацию, призванную помогать армии. Военно-промышленные комитеты стали центрами антиправительственной агитации и собраний. Штюрмер докладывал Николаю II о мерах, предпринятых правительством для нормализации деятельности ВПК. «Правительством, — докладывал Штюрмер, — был принят ряд мер, направленных к ограничению деятельности учреждений, созданных Особыми совещаниями по обороне государства, по, продовольствию, снабжению топливом и перевозками, во всех тех случаях, когда деятельность этих учреждений выходила за рамки закона и учреждения эти являлись ареной для политической агитации. […] В дальнейшем положен предел политической агитации Военно-промышленных комитетов, ограничены случаи созвания всякого рода съездов и приняты другие меры предупредительного характера»[336].

Заговор Гучкова

Когда Гучков понял, что правительство будет пресекать любые его попытки использовать ВПК в открытой агитации, он перешёл к другой тактике, развязав, через те же ВПК, целую кампанию по обвинению правительства в неспособности снабдить армию снарядами и продовольствием. Гучков действовал крайне изощрённо: он понял, что обвинение правительства в измене гораздо эффективнее обвинения в недостатке либерализма и свобод.

18 августа 1916 года Гучков написал якобы «секретное» письмо начальнику штаба Верховного главнокомандующего генерал-адъютанту М. В. Алексееву, сделав при этом так, чтобы оно немедленно было предано огласке и чтобы с ним было бы ознакомлено наибольшее число заинтересованных людей. В своих беседах с Н. А. Базили Гучков так рассказывал об этом: «Московский городской голова Челноков был в Петербурге, и я ему показал копию этого письма. Он просил меня на один день, кому-то хотел показать, и это было непростительно с его стороны, потому что я знаю, как письма эти опасны для самого дела, которому служишь. Это письмо было Челноковым или теми, кому он передал его, размножено и получило широкое распространение в военных кругах. Этот документ получил распространение на фронте, в то время как я имел в виду только Алексеева. Это было использовано как агитационное средство против строя: армия свой долг выполняет, а вот что делается в тылу!»[337]

Заметим, что этот рассказ Гучкова произошёл уже в эмиграции, когда весь ужас революции был очевиден, а её «герои» достаточно скомпрометированы. Поэтому Гучков пытался представить дело так, будто бы Челноков сам по своей инициативе показал письмо другим людям. Это была ложь. Гучков не был наивным человеком и прекрасно понимал, кому он передаёт письмо такой важности и что с этим письмом может произойти. К тому же Челноков был соратником Гучкова по оппозиции, а потому мало вероятно, чтобы он стал действовать вопреки воле своего соратника. Но в этом эмигрантском признании Гучкова для нас важно то, что Гучков сам характеризует свое письмо как «агитационное средство против строя».

В своём письме Алексееву Гучков сообщал: «Недели две тому назад генерал Маниковский, которому было поручено Особым совещанием усилить всеми средствами изготовление тяжёлых снарядов, выработал совместно с заводчиками целую шкалу премий за усиленный выпуск снарядов, каковое производство по своей трудности отталкивает многих. Эта шкала при особом циркуляре была разослана по всем заводам, а 13-го августа пришло от