— Как будто у тебя без этого забот не хватало! Ты и так проделал огромную работу.

— Я ничего не имею против. Мне даже нравится.

— И в документах о собственности моего имени нет?

— Кэтрин Сэведж нигде не фигурирует. Все переговоры велись через подставных лиц. Сделка была совершена от имени корпорации, которую я специально учредил для этого. Проследить связь с тобой невозможно.

— Мне бы хотелось еще раз поменять фамилию — просто на тот случай, если Джексон станет меня искать.

— Это было бы здорово, но только согласно «легенде», которую он для тебя создал, той самой, с помощью которой мы успокоили службу по налогам и сборам, ты являешься Кэтрин Сэведж. Все и так достаточно запутано, и лишние усложнения не нужны. Господи, чего нам только стоило получить свидетельство о смерти твоего «покойного» мужа!

— Понимаю, — тяжело вздохнула Лу-Энн.

Чарли посмотрел на нее.

— Шарлотсвилл, штат Вирджиния, как я слышал, — обитель богатых и знаменитых. Ты именно поэтому выбрала это место? Здесь можно жить отшельником, и никому не будет до тебя никакого дела, ведь так?

— Это одна из двух причин.

— А вторая?

— Здесь родилась моя мать. — Понизив голос, Лу-Энн провела рукой по подолу юбки: — Здесь она была счастлива — по крайней мере, так она говорила. И также не была богатой. — Она умолкла, уставившись в пустоту. Затем, встрепенувшись, посмотрела на Чарли, и ее лицо залилось краской. — Быть может, какая-то часть этого счастья передастся нам, как ты думаешь?

— Я думаю, что пока я с тобой и с этой малышкой, — сказал Чарли, ласково погладив Лизу по щеке, — я счастливый человек.

— Лиза будет учиться в частной школе?

— В школе Святой Анны в Белфилде. Очень престижное заведение, отличные преподаватели. Но, черт побери, у Лизы просто потрясающие способности. Она объездила весь мир, говорит на многих языках… Ей уже приходилось делать то, с чем многие взрослые в жизни своей не сталкиваются.

— Не знаю, может быть, мне нужно было пригласить индивидуального педагога…

— Ну же, Лу-Энн, Лиза занималась индивидуально с тех самых пор, как начала ходить. Ей необходимо общаться с другими детьми. Это только пойдет ей на пользу. И тебе так тоже будет лучше. Ты же знаешь, говорят, что время все лечит.

Внезапно Лу-Энн хитро улыбнулась.

— Чарли, а ты в нашем обществе не страдаешь от клаустрофобии?

— А то как же! Теперь я буду чаще проводить вечера не дома. Быть может, найду себе какие-нибудь новые развлечения вроде гольфа. — Он улыбнулся, показывая, что шутит.

— Эти десять лет были хорошими, правда? — В ее голосе прозвучало беспокойство.

— Я бы не променял их ни на что другое, — ответил Чарли.

«Будем надеяться, следующие десять лет окажутся такими же хорошими», — мысленно добавила Лу-Энн и положила голову ему на плечо. Когда столько лет назад она вот так же смотрела на нью-йоркские небоскребы, ее переполняло восторженное возбуждение, мысли обо всем том хорошем, что она сможет сделать на эти деньги. Лу-Энн дала себе слово — и сдержала его. Однако в личном плане все эти прекрасные мечты так и остались неосуществленными. Она могла считать последние десять лет хорошими только в том случае, если под хорошим понимать постоянные переезды, страх разоблачения, острое чувство вины всякий раз, когда она что-либо покупала, поскольку ей было прекрасно известно, как именно она получила свои деньги. Лу-Энн много раз слышала, что невероятно богатые никогда не бывают по-настоящему счастливыми, по многим причинам. Выросшая в нищете, она в это не верила, просто принимая эту фразу как уловку богатых. Теперь женщина понимала, что это правда, — по крайней мере, в отношении ее самой.

Лимузин плавно катил по шоссе. Лу-Энн закрыла глаза, стараясь хоть немного отдохнуть. Ей это очень понадобится. Для нее начиналась «вторая» новая жизнь.

Томас Донован сидел в бурлящей редакции отдела новостей газеты «Вашингтон трибьюн», уставившись на экран компьютера. Стены и полки его крошечной кабинки, в которой царил перманентный беспорядок, были завешаны и заставлены наградами за выдающиеся достижения в журналистике, учрежденными влиятельными организациями. Среди них был и диплом Пулитцеровской премии[7], которую Донован получил, когда ему еще не было и тридцати лет. Сейчас ему уже стукнуло пятьдесят, но он по-прежнему сохранил рвение и напористость молодости. Подобно многим журналистам, работающим в жанре репортерского расследования, Донован взирал на мир с изрядной долей цинизма, хотя бы только потому, что повидал самые его неприглядные стороны. Сейчас он работал над материалом, который вызывал у него отвращение.

Донован изучал свои заметки, когда на его рабочее место упала чья-то тень.

— Мистер Донован?

Подняв взгляд, он увидел перед собой молодого парня из канцелярии.

— Да?

— Вот это только что пришло для вас. По-моему, результаты каких-то исследований, которые вы запрашивали.

Поблагодарив парня, Донован взял конверт и с нетерпением набросился на его содержимое.

Сюжет о Национальной лотерее, над которым он в настоящее время работал, сулил огромную сенсацию. Донован уже проделал огромный объем работы. Ежегодная прибыль от лотереи исчислялась миллиардами долларов, и эта сумма из года в год увеличивалась больше чем на двадцать процентов. Половину вырученных от продажи билетов денег государство выплачивало в качестве призов, около десяти процентов уходило продавцам и на прочие накладные расходы, а оставшиеся сорок процентов составляли чистую прибыль — за такую маржу многие компании готовы были пойти на любое преступление. На протяжении многих лет исследователи спорили, является ли успех лотереи следствием пониженного налога на бедных, которые притом становились также главным проигравшим. Государство возражало, что в демографическом плане бедняки не тратили на лотерею непропорционально высокую долю своих доходов. Подобные доводы Донована не удовлетворяли. Ему было достоверно известно, что миллионы тех, кто играл в лотерею, находились на грани бедности; эти несчастные проматывали деньги, полученные от службы социального обеспечения, продуктовые карточки и все остальное, попадавшее к ним в руки, чтобы купить себе шанс на беззаботную жизнь, хотя вероятность проигрыша была просто астрономически высока, что делало всю эту затею фарисейством. И рекламные проспекты, в которых расписывались шансы на выигрыш, вводили в заблуждение. Однако и это еще было не все. Донован установил, что среди победителей лотереи доля банкротств составляет семьдесят пять процентов в год — поразительная цифра. Ежегодно девять из двенадцати победителей предыдущих тиражей объявляли о своей неплатежеспособности. Донован в своих материалах обвинял в этом бесконечные махинации управляющих компаний и прочих дошлых типов, которые прибирали к рукам «счастливчиков», а затем обчищали их до нитки. Всевозможные благотворительные фонды постоянно донимали победителей, не давая им покоя. Поставщики различных услад для бездельников навязывали им совершенно ненужные вещи, называя свой товар «непременным аксессуаром» богачей и сдирая за свои услуги тысячепроцентную накрутку. Но и на этом все не заканчивалось. Внезапное богатство разрушало семьи и разбивало многолетнюю дружбу, после того как все естественные чувства сменялись одной алчностью.