неужели это и есть здешняя элита, сливки общества?! Может быть, Любовь ошиблась, и…

Стоп. Но и она ведь с ними… Она для них своя. Так что, выходит… Она тоже?

Н-да, раньше он о ней так не думал… Может быть, оттого, что видел ее лишь в домашней обстановке. В свет они вышли впервые, так что…

Господи, может, он и ханжа, но разве это свет?

Право, он был далек от мысли идеализировать общество, в котором сам вращался, – что московское, что петербургское, однако… Все-таки у них иначе. В чем заключалось это самое «иначе», словами он выразить не мог, однако эта разница чувствовалась очень остро.

В течение оставшегося вечера он так ни с кем и не заговорил…

– Послушайте… – осторожно поинтересовался он по дороге домой, – а это точно было… высшее общество?

– В смысле? – вздернула брови Любовь.

– Понимаете, я не берусь никого судить… Но у нас себя так ведут купцы. Нужные люди, возможно, но только какая же это элита…

– Эти люди – владельцы дел, хозяевá, – она намеренно сделала ударение на последнем слоге, – образно, точнее грубо говоря, они заказывают музыку. Поэтому они имеют право считать себя элитой. Или, по-вашему, высшим обществом.

– Может быть, просто… – задумался он, в поисках нужного слова. – То, о чем они говорят. Я за весь вечер не услышал ни слова, ни звука об искусстве, о поэзии… Господи, музыка, театр или эти ваши кинофильмы… Есть же что-то, кроме денег и дел? Есть же что-то для души.

– Согласна, мы редко говорим о культуре, – усмехнувшись, сказала она, – и знаете почему? Во-первых, у нас очень много дел, и дела эти такие непростые, что вопросы, подобные гамлетовскому «быть или не быть», встают перед нами, поверьте, часто. А во-вторых… Вы когда-нибудь задумывались о том, что вся эта культура, все эти музыканты, художники, поэты – тоже нуждаются в деньгах. И на культуру, и на себя любимых. Но только если эти купцы, как вы их называете, деньги зарабатывают, то люди от культуры их по большей части тратят. И предоставляют эту возможность им такие вот недалекие купцы, которые, может, и не сильны по части всевозможных искусств, но зато умеют зарабатывать нужные всем деньги.

Есть такое выражение: «Купить вдохновение нельзя, но можно продать рукопись». Так вот, для того, чтобы можно было эту самую рукопись продать, нужно, чтобы кто-то был готов за нее заплатить, верно? Ну и естественно, нужно, чтобы и рукопись была…

Он дернулся, как от пощечины, и весь остаток пути они провели в тягостном, напряженном молчании.

Дома он сразу же заперся в кабинете и едва успел включить свет, как в лицо ему глянула чистая комната. Все было убрано, на полу не было и следа от его недавнего творческого беспорядка. А на столе лежала стопка чистых листов. «Надо будет непременно попросить чернила и перо, может быть, так что-то выйдет», – подумал он и рухнул в тяжелый, словно омут, сон.

С утра – пробудился он в десятом часу, решил для себя так: первую часть дня пропутешествует, благо аутомобиль был снова в его распоряжении, о чем сообщала записка Любови. А вторую часть дня, вечер и, возможно, ночь будет работать. Как и что будет писать – вопрос отдельный и решится после. Сейчас его задача – набраться впечатлений, чтобы было о чем писать.

Стоило водителю осведомиться, куда ехать, как он сразу задумался. Снова ехать в Центр решительно не хотелось.

– А скажи-ка, братец, что у вас интересного можно на выселках поглядеть? – спросил он у кучера.

– Где? Это в микрорайонах? Да что там в Кукуево смотреть… Спальные районы, панельные дома… Ни архитектуры, ни инфраструктуры, – махнул рукой кучер.

В иное время он, быть может, и прислушался бы к мнению местного, но уж больно ему не по нраву пришелся тон, которым это было произнесено.

– Ну так вот, поехали в твое… Кукуево. Посмотрим, что там с архитектурой не так…

– Так ведь сейчас там пробки, застрянем, часа на три будет мороки, – заикнулся было водитель, но он, чуть-чуть повысив голос, сказал: «Поехали!» – и было в его тоне нечто такое, что на этот раз возражений не последовало.

Впрочем, уехали они действительно недалеко. То, что водитель назвал пробкой, было на самом деле чадным столпотворением, навроде вавилонского. Сколько хватало взгляда, стояли автомобили, автомобили, автомобили, которые, передвинувшись на пару метров, снова вставали…

– Приехали, – сердито бросил водитель, – теперь точно часа два-три будем здесь куковать и дышать выхлопными газами.

– И что, никаким другим путем нельзя попасть в это ваше… Кукуево? – осведомился он, убедившись, что застряли они действительно надолго.

– А только на метро. До кольца – и дальше по радиальной в любую сторону. В смысле, на метро, – пояснил кучер.

– Так значит… что ж. Поедем на метро. – Слово это таило в себе смутную угрозу, но он чувствовал в себе странную решимость и отступать не собирался.

Водитель ничего на это не сказал и даже не обернулся, но и по его стриженому затылку было понятно: он считает, что иностранец сбрендил окончательно и бесповоротно.

Естественно, Дмитрий отправился с ним. Он сперва хотел возмутиться, но потом вспомнил свое недавнее приключение в гипермаркете и решил, что так будет даже лучше.

Вместе они дошли до перехода, над которым висел прямоугольник с большой буквой «М». И снова ступеньки вниз… Неужели?..

Все оказалось хуже, чем он мог себе представить. Движущаяся лестница опустила их в подземелье, глубину которого никто не взялся бы исчислять.

И здесь были люди, много людей, движущихся целенаправленным потоком. Душным, слитным, единым. Ему стало не по себе от мысли, что придется влиться и стать его частью, однако назвался груздем…

Поток привел их в галерею, по обе стороны которой был провал, уходивший в тоннель. Чем-то это напоминало пристань, да только какие же суда здесь ходят? Разве только хароновы лодки…

Впрочем, никто особого беспокойства не выявлял. И здесь тоже продолжалась жизнь; кто-то смеялся, кто-то сердился, баловались дети, кто-то волок тяжеленную кладь, истекая праведным потом, бдительно прохаживались люди.

В тоннеле завыло, по угольной стене мазнули два пятна света, уши залепил шум, поднялся ветер, и вот из каменной глотки вынырнул на скорости… поезд. Не на паровой тяге, это он уже понял, но… это был поезд; внизу он углядел рельсы, а в вагонах – много людей.

С шипением разъехались двери, и люди вывалились из его чрева, а их место поспешно заняли другие, те, что стояли снаружи, рядом с ним…

Их поток подхватил и его,