class="p1">Бесцельно вертя в руках приглашение, она заметила приписку «Действительно на два лица», и в голове внезапно промелькнуло: «А не вывести ли в свет “наше все”, пусть видит, ему же писать…» – «Люба, – поинтересовался ехидно вдруг внутренний голосок, – а уж не себя ли ты обманываешь? Может, дело не столько в его будущем романе, сколько в твоем будущем романе с ним?»

Это был удар ниже пояса. Впрочем, ее внутренний голос этим часто грешил. Будучи щедро одарена природой не только умом, но и красотой, она никогда не испытывала недостатка в мужском внимании. И в прежние времена она долго раздумывала, с кем из многочисленных поклонников пойти на очередную вечеринку. Но со временем поняв, что многие из них используют ее как светский аксессуар вроде новой машины или костюма от Бриони, стала разборчивей. С другой стороны, она, конечно, тоже особенной страсти к ним не испытывала, однако обращалась с ними как с близкими людьми, насколько это позволял ее формальный статус. И потому со временем сложилось так, что ей стало комфортнее одной бывать на людях, и приглашения с пометкой «на две персоны» она стала использовать лишь для себя…

«Нет, – поставила она на место свой внутренний голос, – ничего личного, только бизнес. А одна из его заповедей касается налаженных коммуникаций. Суть – знакомства, знакомства и еще раз знакомства. Плохо это или хорошо – вопрос риторический. Это работает. И это главное. В конечном счете так, с той или иной мерой открытости, поступают все. Так что пусть бросит камень тот, кто без греха…

Поднявшись на лифте, она машинально достала ключ от квартиры, но, решив, что самой открывать дверь, когда у нее живет не ее мужчина, не совсем этично, передумала и, запрятав ключницу в сумку, позвонила. Дверь ей открыла горничная. В квартире было тихо. Она сбросила туфли и прошлась по коридору, прислушиваясь к тому, что творится в кабинете, за стеной. Ни звука. Она вопросительно посмотрела на горничную. Та пальцем указала на дверь и утвердительно закивала. Осторожно отжав дверную ручку, она краешком глаза заглянула в кабинет… и замерла.

За рабочим столом в позе роденовского «Мыслителя» сидел Пушкин, а все пространство вокруг стола было усыпано скомканной бумагой. И самое загадочное было в том, что, насколько это позволял увидеть приглушенный верхний свет, большая часть бумаги была… девственно-чистой.

– Муки творчества? – как можно непринужденнее поинтересовалась она.

– Да, – хмуро ответствовал он, даже не глянув в ее сторону.

– Предлагаю разведку боем в высший свет. Я полагаю, что это подхлестнет вашу музу.

– Простите… но я несколько, – он попытался найти определение, соответствующее своему нынешнему состоянию, но тщетно, и поэтому просто развел руками.

– Полноте, Александр Сергеевич. – Она, когда хотела, всегда умела найти нужный тон в разговоре с любым человеком. – Впечатления должны быть всесторонними. Дорогу ведь осилит идущий. И потом, – неожиданно для себя добавила она, – вы же не отпустите даму одну на бал?

Он вздохнул и, виновато улыбаясь, поднял руки, показывая, что сдается и вверяет себя на милость победителя.

Признаться, он был несколько удивлен тому, что на подобные мероприятия не полагается фрак, однако, войдя в просторный вестибюль ресторана, понял, что так теперь действительно принято.

Сияли огни, столы были сервированы изысканно и затейливо, безукоризненная прислуга скользила незаметной тенью, невидимый струнный секстет играл что-то легкое и ненавязчивое.

Он искренне попытался настроиться на светское времяпровождение и выбросить из головы тягостный день и большую часть вечера, проведенного в бесплодных попытках выжать из себя хотя бы строку… Но осадок все равно остался премерзейший, к тому же пить ему решительно ничего не хотелось, даже от шампанского начинало мутить…

Словом, никак не получалось поймать ту легкость, с которой можно фланировать в обществе, порхая мотыльком от разговора к разговору, приветствуя и, естественно, флиртуя. Вдобавок он чувствовал себя весьма скованно потому, что раз от разу срывался на старые манеры; то дернулся раскланяться, то заговорил по-французски… На него достаточно странно посмотрели. Любовь объяснила это его иностранным происхождением, и все прошло гладко.

Представляла она его со значением, однако нейтрально, мол «Александер Канонье, издатель, мой французский партнер». С ним вежливо здоровались, обменивались парой ничего не значащих фраз, и на этом интерес сам собой исчезал. То ли он в личине французского издателя не представлял интереса как потенциальный деловой партнер, то ли…

Он чувствовал себя здесь чужаком – вот как обстояло дело, и более того, это чувство усиливалось завистью. Причем не «белой» – оттого, как легко и непринужденно, естественно вела себя его спутница.

Уж она-то точно была здесь своей. Было заметно, как в первую очередь обращали внимание на нее. Расцветали в улыбке мужчины, склоняли головы дамы и только потом обращали внимание на его персону. Ох, до чего ж знакомая картина…

– Я на какое-то время оставлю вас одного, не обессудьте, мне нужно кое с кем поговорить, – шепнула вдруг она ему на ухо и добавила, улыбаясь: – Вы не грустите, а то от вашего вида здесь бисквиты начнут киснуть.

Он стоял у золоченого, тончайшего фарфора блюда с трюфелями, затейливо чем-то украшенными, в гордом одиночестве и сиротливо наблюдал за происходящим. Здесь действительно были свои. Только свои. Разговоры, какие он смог краем уха услышать, велись исключительно про общих знакомых и дела, дела, дела… Его внимание привлекли несколько вальяжных мужчин, прогуливавшихся с разряженными в пух и перья дамами… Не стоило быть семи пядей во лбу, чтобы с определенностью сказать – то были даже не жены, то были супруги. Давно уже улетучились чувства, если и были такие, привязанности не случилось, осталась лишь табельная необходимость, нечто вроде вицмундира. Пусть немного жмет в плечах или в поясе, но без него несолидно: общество не поймет.

А мужчин этих в костюмах и галстуках он уже видел, причем совсем недавно. Правда, были обряжены они не столь партикулярно, да и дамы были совсем другие… И выражения лиц – там, в клубе с громкой музыкой, они были бесшабашными, где-то даже дикими, а здесь – чинные и важные. Деловые. Нет, все это он уже видел, в его жизни так выглядели купцы разных гильдий. Прилизанные, важные до хмурости, немногословные в деле. Чинно, под ручку с купчихами и с выводком купчат шествуют по воскресным дням в церковь.

А в трактире с размалеванными нетрезвыми девками буйствуют и чего только не вытворяют… Но на людях все чинно да патриархально, просто образец домостроя, да и только…

Все это было понятно и даже буднично… Вот только душу сверлил один вопрос: