Ее предстояло достать во что бы то ни стало, потому что иначе Максу было отсюда не выбраться.

* * *

Борис Осипович, сидевший рядом с кроватью сына, увидел, что пальцы правой руки у Максима подергиваются, сжимаясь и разжимаясь.

– Что с ним? – испуганно спросил он медсестру, менявшую раствор в капельнице. – Конвульсия?

Та скосила глаза, посмотрела:

– Да что вы, какая конвульсия! Все нормально, не беспокойтесь. Завтра утром доктор придет, скажите ему об этом. Раньше-то он так дергался?

– Раньше – нет. Но Максим совсем недолго здесь лежит… – растерянно сказал Борис Осипович.

– Ну и ничего страшного.

Она внимательнее взглянула на немолодого человека возле постели больного и добавила, проникнувшись к нему внезапным сочувствием:

– Да вы бы сами поспали! Вам тоже отдых нужен. Жена-то есть у вас?

Борис Осипович кивнул.

– А чего же она не пришла? – удивилась женщина.

– Она летит из Америки. Перелет очень долгий.

– А-а-а… Значит, как прилетит, сменит вас, да? Это правильно. Одному здесь сидеть – чокнуться можно, честное слово… Да говорю вам, поспите! Хотите – идите вон на кушетке прилягте.

– Спасибо большое. Я лучше здесь посижу.

Борис Осипович погладил сына по руке и закрыл глаза.

Ему уже не раз сказали, что Максиму очень повезло – его доставили не в районную больницу, а в военный госпиталь, где имелся томограф. Но сделать снимки они не могли: врач, работавший на томографе, уехал на выходные в другой город.

– В принципе, вы можете попробовать перевезти сына в Москву, – сказал Борису Осиповичу нейрохирург. – Но я бы на вашем месте не стал этого делать. Пациента посмотрели на рентгене, у него переломы четырех ребер, сломаны пальцы – да вы сами видели, правда?

Борис Осипович кивнул. Сил говорить у него не было. Сын лежал с трубкой во рту («Искусственная вентиляция легких», – объяснила медсестра в ответ на его вопросительный взгляд), над ним возвышалась одноногая капельница, от которой к его руке тянулась другая трубка, тонкая и прозрачная. «Мальчик наш. Бедный мальчик. Господи, только бы обошлось! Как Танюша-то там…»

– К счастью, перелома черепа нет, – продолжал нейрохирург. – Позвоночник в порядке. Инфузионная терапия проводится. Вернется врач, мы сможем сделать снимок, который подтвердит или опровергнет наши предположения.

– А какие у вас предположения? – встрепенулся Борис Осипович.

– Похоже на субдуральную гематому. Кровь из-за удара скопилась между оболочек, окружающих головной мозг.

– Эта гематома может быть причиной того, что он не приходит в себя?

– Да запросто! – Нейрохирург был так бодр и уверен в себе, что Борис Осипович почти возненавидел его – за здоровье, за громкий голос, за то, что сын его Танюши лежит в реанимационной палате, а этот тип хладнокровно советует подождать какого-то врача, который посмел уехать на два дня. – Вполне реальная вырисовывается картина. Вот сделаем компьютерную томограмму, и – больше чем уверен – нужно будет оперировать.

– Как – оперировать? – испугался Борис Осипович.

– Операция по удалению субдуральной гематомы, – с прежним оптимизмом поведал нейрохирург. – А как вы иначе собираетесь от нее избавиться? Сама она не рассосется. Так что ждем томограммы, а там посмотрим…

* * *

Десять дней спустя после того утра, когда Молли поведала мне о Якобе, мы с ней очутились на западной окраине Праги. Здесь город казался совсем иным – в нем осталось куда как немного городского. Вокруг домов цвели деревья, и даже встреченные горожане были одеты иначе – они больше походили на сельских жителей Ланкастера, откуда я когда-то бежал в страшной спешке.

Мне потребовалось больших трудов уговорить служанку, чтобы она познакомила меня с господином Якобом. Молли боялась, лопотала что-то невнятное о колдовстве и проклятиях, твердила о золоте, и тем самым лишь окончательно утвердила меня в мысли, что я непременно должен встретиться с ним. То лаской, то лестью, то угрозами, но в конце концов я убедил ее поговорить с бывшим моряком. Правда, мой первоначальный план выдать себя за алхимика, желающего постичь тайны великого ученого, Молли отвергла, решительно сказав, что уж она-то знает господина Якоба получше, чем я, и никаких алхимиков он к себе в дом не пустит. Что ж, мне оставалось лишь довериться ей.

В конце концов она сообщила, что господин Якоб наконец-то согласился на ее уговоры и решил залатать крышу. «Поэтому придется вам недолгое время побыть кровельщиком», – сказала Молли. Я фыркнул, подумав, что интерес кровельщика к опытам с золотом будет весьма странен, но затем решил, что главное для меня – быть представленным господину Якобу, а там уж видно будет. Моего хорошо подвешенного языка, надеюсь, хватит для того, чтобы заболтать этого сумасшедшего.

Вот так и случилось, что мы оказались там, где жил старый отшельник. Я нарочно выбрал долгие обходные пути, дабы не встретить знакомых – чувствовал, что мне сейчас ни к чему лишние вопросы. Возле дома, к которому подвела меня Молли, я остановился в замешательстве, ибо передо мной в глубине сада, густо заросшего хмелем, возвышались руины. Так я решил с первого взгляда. Обозрение всей постройки показало, что я ошибался, но начальное впечатление было именно таково.

Каменный дом в один ярус высотой будто бы прятался от людских глаз, стесняясь своего облика. Кровля его в нескольких местах проломилась, стены казались полуразрушенными, а все окна, кроме одного, были заколочены. Каменный подклет неплохо сохранился, но и в нем я заметил выбитые камни, и мне даже показалось, что сквозь дыры можно заглянуть внутрь. Я не поверил бы, что в таком месте может быть обиталище ученого, если бы не слышал рассказ Молли. Но предстояло убедиться в этом своими глазами.

Тяжелая дверь, которую служанка отперла своим ключом, пропустила нас внутрь, и моим глазам предстала просторная комната, заваленная разнообразным хламом вроде древних сундуков, вытершихся гобеленов и битой посуды. Возле того единственного окна, в которое падал свет, было расчищено место для небольшого столика и кресла. Но книги, к своему разочарованию, я не обнаружил.

Пройдя по комнатам, я везде нашел то же запустение, в котором пребывала гостиная. Казалось, что человеку, обитавшему здесь, безразлично, какая обстановка окружает его. В сравнительном порядке содержалась лишь та часть дома, где готовила Молли – здесь она прибралась и расставила все по своему усмотрению, придав кухне вид обжитого помещения.

Когда мы вошли, служанка куда-то исчезла, но теперь снова появилась рядом со мной. Вид у нее был растерянный – как видно, она полагала, что господин Якоб проявит хотя бы мало-мальский интерес к своим гостям. Но в этом она ошиблась – хозяин дома не появлялся.

– Где же он? – Я нетерпеливо тронул Молли за плечо.

Не ответив, она толкнула ближнюю дверь. За ней обнаружилась лестница – очевидно, та самая, что вела в его лабораторию. На стенах висели подсвечники, их которых торчали лишь жалкие огарки. Но света из дыр в крыше здесь хватало, чтобы разглядеть сколотые края ступеней, полукругом уходящих вниз.