Одна мысль давно не давала Дмитрию покоя. Может быть, вообще нельзя оставлять в детских домах-интернатах ни одного ребенка из тех, кого они осмотрели и признали нормальными? Поняв, чем занимается Наталья, он больше не мог относиться к детям отстраненно, как раньше. Ему расхотелось ездить по интернатам. Страх внушал даже прежде любимый детский дом. Его энергичная и чуткая директриса, которая раньше заведовала воинской частью, обеспечивала детям хороший уход. И все же в последнее время Дмитрию все больше хотелось, чтобы директриса тоже нарушала закон, подделывала отчеты и даже потакала отдельным любимчикам. В самые отчаянные, безысходные минуты Дмитрий думал: в одиночку он ни за что не справится. В стране множество брошенных детей. Они либо умирают в раннем возрасте, либо попадают на улицу, где подвергаются насилию. И множество детей, у которых есть дом и родители, страдают физически, психически и нравственно.

Дмитрий часто злился на Наталью. Зачем она оборудовала в подвале гимнастический зал? Зачем учит детей гимнастике? Неужели думает, что так можно вылепить из них гармоничных людей — по ее собственному образу и подобию? Наталья всеми силами стремилась спасти детей, которых им удавалось перевести к себе в центр. О тех же, кто по каким-то причинам остался за бортом, она просто не думала. Наталья прекрасно умела отключаться. Заметив на улице по пути на работу нищенку с ребенком на руках — в народе их называют «мадоннами», — Наталья немедленно вызывала милицию. Она дожидалась наряда и добивалась, чтобы ребенка отобрали у побирушки. Из-за своей принципиальности она вечно опаздывала на конференции и в гости. Ее не трогали протянутые руки нищенок, их ужасные лохмотья, посиневшие от холода, слабенькие младенцы. Побирушек с детьми она считала общественным злом. А со злом, считала Наталья, нужно непримиримо бороться. Дмитрий не сомневался: о нищих как таковых она никогда не размышляла. Однажды он заметил: младенцы, с которыми нищие ходят попрошайничать, часто умирают от голода или гангрены — ведь пеленок им не меняют. Он немного порассуждал о деградации материнских чувств и безнравственности.

Наталья сухо возразила:

— Дмитрий, не философствуй. Это тебе не идет. Не ты произвел на свет этих несчастных младенцев, и не ты развратил их матерей.

Он едва не выпалил в ответ:

— Что бы ты сказала, если бы узнала, что такой была моя мать?

Наталья шагала впереди него по Пятницкой улице; она обернулась к нему — такая свежая, юная, не ведающая зла, что мысли у него перепутались, и он потянулся к ее руке. Он словно очутился у костра, и ему захотелось погреться от ее пламени.

Наталья очень удивлялась, если с ней не соглашались, но, какими бы убедительными ни были доводы оппонентов, не меняла точку зрения. Однажды, проспорив с ней пару дней, Дмитрий в сердцах заметил, что Наталья просто не в состоянии признать себя неправой. Наталья в ответ только рассмеялась:

— Чушь какая!

Его слова нисколько не убедили ее. Дмитрий часто говорил себе: сумасбродство и уверенность в себе настоящая взрывчатая смесь.

Наталья потянулась; дети хором прокричали:

— Спа-си-бо!

Смысла того, что они кричат, они не понимали. Тем не менее Наталья с первого занятия настаивала на том, чтобы в конце они выражали свою благодарность. Она улыбнулась. Дети построились парами и вышли.

Перед занятием ей приходилось долго разминаться — сказывался возраст. И все же Наталья не считала себя старухой. Конечно, для гимнастики тридцать два года — крайний срок, зато педиатр в тридцать два — еще ребенок, ну а техникой она владеет превосходно. Она с удовольствием делилась с малышами своими навыками. А Дмитрий… Дмитрию, к сожалению, более чем достаточно, что их питомцев хорошо кормят, воспитывают и обучают, подгоняя к самым общим стандартам «домашних» детей.

Наталья подняла руки, согнулась в поясе и, сбрасывая напряжение, положила ладони на пол. Потом она прижала голову к голеням и стала похожа на странное четвероногое существо с густой гривой мед-но-рыжих кудряшек, которые доставали теперь до пола. Наталья подняла одну идеально прямую ногу, потом вторую и сделала стойку на руках. Дмитрий залюбовался ею — она напоминала перевернутую статуэтку. Потом она ловко перекувырнулась и одним движением встала на ноги.

Какой Дмитрий бездеятельный, вялый! Наталье самой пришлось добывать гимнастические маты, станки, шведскую стенку и прочее для своих занятий. А Дмитрий, сам рано осиротевший, не доверял ее чутью и принижал значение спорта в развитии детей, хотя сама Наталья с детства понимала, насколько важны занятия физкультурой. Однажды в споре Дмитрий сказал: Наталья с детства была талантлива и любима — как будто обвинял ее в чем-то. Ну и пусть себе упрямится. А ее дети будут заниматься гимнастикой. И не обязательно все они потом захотят стать спортсменами. Она же не захотела. Сама предпочла стать детским врачом. Зато на стороне Дмитрия — все преимущества когда-то действенной государственной машины; он зациклен на успехе и ничего вокруг не замечает — слеп, как крот!

Как ни странно, только Дмитрий осмеливался не соглашаться и спорить с Натальей. Даже в детстве родители почти никогда не противоречили ей. Дмитрий по-своему очень умен, но его ум какой-то… вывернутый, как ветви у старого ореха… Наталья перестала злиться на него и улыбнулась. Дмитрий по-прежнему пишет свои статьи от руки! Интересно, как он поладит с собакой? В конце концов он полюбит ее гораздо больше, чем она: ведь собака нужна именно ему! А еще из него выйдет прекрасный отец! Да, она зажигает, окрыляет своих питомцев, как и подобает хорошему учителю; и все же они тянутся к Дмитрию. Просто он сам пока этого не понимает. Ничего, она ему объяснит.

Наталья распустила волосы, собрала одежду и пошла в душ для персонала, чувствуя, как под гимнастическим трико застывает пот. Ха! Пусть для Дмитрия гимнастика — нечто необязательное, но ее гибкостью он безусловно восхищается. Как он всегда любуется ею! Надо признать, ее Дмитрий — настоящий красавец. Обаятельный, темпераментный, прямой… Ему сорок пять, но фигура у него еще замечательная.

С пятнадцати лет Наталья знала: ей нужен мужчина, который удовлетворял бы двум критериям. Во-первых, он должен быть физически привлекательным. Во-вторых, она должна ему помогать. Тогда она придумала себе пианиста, который страдает агорафобией — боязнью пространства; красивого и талантливого, но в каком-то смысле увечного человека. Подобных мужчин она находила без труда. Сначала она полюбила пьющего инженера-нефтехимика; потом — писателя-невротика. Но оба упорно отказывались принимать ее помощь, и Наталья вскоре потеряла к ним интерес. Но Дмитрий — совсем другое дело… Наталья не сомневалась, что сделает из него человека.

Надо будет приготовить ужин и надушиться любимыми духами; Дмитрий воспламенится, застонет от наслаждения… Наталья втянула живот.

* * *

Дмитрий смотрел на Марко в полупроницаемое стекло — «зеркало Гезелла». Рядом с ним на столе лежали результаты анализов. Какой удивительный ребенок! В какой-то степени он способен усваивать новое — все время лижет его руки, иногда бывает рассеян, и глаза у него делаются грустные. Наблюдается стереотипия — он часто подолгу раскачивается из стороны в сторону или бесцельно мечется на четвереньках по всей палате. Мальчик не умеет разжевывать еду, но понимает, когда наступает насыщение, что необычно для большинства заброшенных, запущенных детей. Марко не произносит ни отдельных слов, ни словосочетаний, но часто бормочет себе под нос отдельные гласные или мычит. И вздыхает, причем вздыхает как-то… вот именно, по-собачьи, а не по-человечески! Сначала Дмитрий не понимал, почему мальчик часто и быстро вертит нижней частью туловища. Потом сообразил; он «виляет хвостом»! Дмитрий как-то видел большую собаку, которая виляла хвостом, раскачиваясь при этом всем телом. Речевые навыки застопорились — во всяком случае, Дмитрий не видел прогресса в развитии вербализации и мышления. Зато он заметил кое-что очень странное.