– Не дергайся, Илия! Прими смерть достойно!

Секундная возня вернула разум, спугнутый рефлексами, на место, пришла моя очередь скалиться в ответ:

– Не в этот раз!

Маленький, совсем крохотный разряд – я даже не сбросил остатки энергии полностью. Совсем крохотная искорка, но зато прямо в сердце – благо наше положение позволяло сделать это с воистину ювелирной точностью. Глаза Тарнуха были прямо напротив моих, и я могу со знанием дела сказать, что в его смерти не было ничего мистического. Охранник замер, перестав бороться, дернулся, его зрачки расширились, рот открылся, и он умер. Лицо стало неподвижным и жутковатым, как у хорошо сделанного манекена.

Отбросив тело в сторону, я некоторое время сидел, приходя в себя. Однако дело не сделано. Слова Тарнуха подтвердили, что сын где-то здесь – его надо найти. Встав на ноги, я подошел к светильнику, мирно и безучастно продолжавшему освещать жутковатую сцену. За порогом лицом вниз лежала неподвижная кормилица, воняло горелым волосом и озоном. Я переступил через ее тело и вошел в следующую комнату.

Большая люлька была подвешена у дальней стены. Небогатая мебель – стол, стулья, кровать, какой-то то ли буфет, то ли шкаф, еще один шкаф и еще один масляный светильник, от которого сладко пахло незнакомым ароматом. Какое-то время я не решался подойти к люльке. В доме царила тишина, лишь изредка потрескивал душистый светильник рядом с люлькой.

Ребенок спал. Были видны темное лицо и руки. Какая крохотная козявка – зародыш будущего человека! Я поднял светильник, рассматривая малыша, – тот заворочался, повернул голову, мелькнув на мгновение ослепительно синими на фоне темной кожи глазами. Я поспешил убрать свет. Увиденного было более чем достаточно – это был, без всяких сомнений, наш сын. Я видел свои детские фотографии – кто в наше время на Земле их не видел? Я помнил этот лоб, этот нос пупочкой, длинные глаза, эти светло-русые тоненькие волосики. Я как будто смотрел на забытого себя, на то чистое, исходное существо, что теперь спряталось во мне так глубоко.

Так, люльку я забираю. Вот, в подобии буфета обнаружилась стопка пеленок, какие-то еще непонятные и явно крайне нужные прибамбасы – их я тоже забираю. На столе рядом с люлькой – пара сосок незнакомого вида, но вполне очевидного назначения – берем. Несколько минут на сборы – малыш спокойно спал. Может быть, пахучий светильник обладает каким-нибудь снотворным эффектом? Кто его знает? Это брать точно не буду – если скелле пожелает, она сама кого хочешь усыпит.

Ночь встретила меня и сына шумом реки и легким ветром. На фоне звезд скользили клочки облаков – может, погода меняется. Мы договорились с Аной, что если ребенок у меня, то я свечу фонариком в ее сторону два раза. Если нас преследуют, то три. Я огляделся – самое интересное, что ничего не изменилось. Мне казалось, что я не только прошел через смертельную схватку, в которой был на грани смерти, но и совершил что-то значительное, более важное, чем пробуждение храма в Арракисе. Мне казалось, что в эти моменты изменилось что-то в мире, в жизни. Но нет. Поселок спал, безразличный к нам, все так же горел свет во дворе монастыря, все так же подрагивал живой огонек в окне на башне, то же небо, та же река, та же ночь.

Помигав фонариком, я двинулся к лесу.

Ана стояла почти на дороге, спустившись от края черного леса к самому поселку. Вероятно, она чувствовала скелле, и потому держалась на самой границе обнаружения, подойдя так близко, как это только было возможно. Я быстро миновал ее, устремляясь к лесу, она схватилась за мою руку, кажется, плохо соображая, что делает. Едва мы нырнули под защиту непроницаемой кроны, я остановился и бережно опустил люльку со спящим малышом на землю.

– Это он! – выдохнула Ана, прижав зашевелившегося младенца к себе. – Я чувствую его!

– В смысле? Как чувствуешь? Сердцем?

– Дурак! Как скелле! При чем тут сердце?! – она счастливо заплакала.

Все это время я стоически терпел метель из одуванчиков, медленно накачивающую меня непрошеной энергией. За звоном в ушах я не мог уже ничего слышать.

– Ань! Тебе надо как-то разрядиться, что ли! Как ты это там делаешь?! А то я сейчас жахну! – выбрав точку неподалеку, я сливал льющийся жар на землю, воняло горячим камнем, горелым деревом и бог знает еще чем. Хорошо хоть горячее пятно не светилось в темноте раскаленной краснотой.

Ана что-то тихо зашипела, метель улеглась, только было слышно, как шипит мокрый грунт, избавляясь от кипящей влаги внутри.

– Пойдем, – уже спокойным и деловым тоном сказала она, но ребенка обратно не положила, двинулась вверх по склону, прижимая его к себе.

Я вздохнул, нацепил фонарик на лоб и, переложив трофейный скарб в освободившуюся люльку, отправился следом.

Заснуть удалось лишь под самое утро. Бессонная ночь, полная приключений, длинный день до того и крохотное существо, постоянно желающее есть, ходить в туалет, требовать убрать, что он тут наделал, обязательно успокоить, покачать, потом на всякий случай проверить, не заснули ли мы – все это вымотало меня до дна. Я еще пытался поначалу участвовать в этой суете, но в конце концов, сдался и заснул, как выяснилось, уже поздним утром, там, где и сидел.

Ана уже не спала. Она выглядела усталой и не выспавшейся, но абсолютно счастливой. Схватив наскоро сооруженный бутерброд, я направился наверх к полусфере. Мне надо было проверить по пути летающую машину и осмотреться. А главное, мне надо было немного подумать. Что делать дальше?

Как выяснилось, выбора у меня уже не было. Едва я забрался на площадку, окружавшую древнее сооружение, как замер, пораженный увиденным – прямо посреди бухты на якоре стояла яхта Сама. Тот, видимо, надеясь, что в монастыре не в курсе, чей у них ребенок, заявился без всяких политесов и разведок прямо в бухту Угла.

С вершины не был виден сам Угол, скрывавшийся за поросшими лесом склонами, – только бухта, невысокий холм слева, длинный отрог которого и образовывал защиту от океана, ползущий с севера паром и одинокая яхта, едва видимая над верхушками черного леса.

Я торопливо спустился вниз.

– Ань, твой отец пришел.

Девушка обрадованно вскинулась:

– Прекрасно! Летим на самолете!

– Э-э, я в этом не уверен. Мы не знаем, что там происходит. Мы не знаем, что делают скелле. Вдруг они уже обнаружили похищение. На нас нападут. Более того, думаю, что на нас нападут в любом случае, если мы начнем летать над Углом, не скрываясь. Что еще хуже, если они поймут, что между яхтой и нами есть связь, то могут напасть на яхту. А на ней нет сейчас скелле! Мне вообще поступок Сама не очень нравится. Если скелле знают, чей у них ребенок, и знают, чья это яхта, то ты понимаешь, что за этим последует?

– Вряд ли им кто-то сказал это.

– Мы не знаем. Могла знать, например, только старшая сестра, но и этого будет более чем достаточно. Сам слишком рискует, и честно говоря, я не понимаю зачем. Может, у него что-то случилось на судне?