— Я понимаю, — сказала она.

— Я был у него на могиле.

Сара сидела неподвижно. Плечи сына были такие крепкие, а голос такой уверенный. Он резко склонился к мотору, будто хотел его разбить. Боль ударила в спину, заставив ее вздрогнуть.

— Извини, милый, — мягко сказала Сара. Они несколько раз приезжали на остров, и она не удосужилась показать сыну могилу его отца.

— Маленький церковный погост. Ты была там?

— Да, я знаю, — сказала Сара, стараясь унять дрожь в голосе.

— И тебя тоже там похоронят?

— Да, — сказала Сара, понимая, что еще никогда не видела Майка таким расстроенным.

— Мама! — сказал Майк, уронив руки на верстак.

— Что, милый?

— Почему ты заболела?

Сара поднялась и обошла старую лодку. Она видела, что Майк плачет, хотя и старается спрятать слезы. Возможно, это было из-за его неудачной прогулки по льду, или он расслабился после семейного обеда в День благодарения, или на него так подействовал разговор об отце, или то, что он впервые сказал ей, как переживает из-за ее болезни… Она не могла бы сказать, что именно было причиной его расстройства, но лицо плачущего Майка дрожало от слез, совсем как в детстве.

— Майк! — прошептала она, обнимая сына.

— Тебе лучше? — спросил он. — Дед сказал, что нет…

— Конечно, лучше! Взгляни на меня, ведь я здесь, правда?

— Это ни о чем не говорит. Ты никогда не выглядела так, чтобы можно было предположить, что у тебя рак. Ты всегда такая красивая!

Сара не ответила. Сейчас она действительно выглядела неплохо, но если бы он видел ее после операции, после всех мучительных процедур… Майка не было рядом с ней во время облучения и химиотерапии. Он уехал сразу же после того, как стал известен диагноз. Тот первый диагноз, когда ей посоветовали отправиться в Париж и вернуться назад, чтобы умереть через два месяца с небольшим. Она не сомневалась, что он переживает, но до этой минуты не понимала, как сильно. Ему было шестнадцать в то время, и умри тогда Сара, он остался бы сиротой.

— Взгляни на меня, — сказала она и взяла его лицо в свои ладони.

Он часто моргал, стараясь избежать ее взгляда, но спустя десять секунд сдался и посмотрел ей в глаза. Его щеки были мокрыми от слез, а в глазах застыла та самая ранимость, которую она помнила с детства. Он продолжал часто мигать.

— Да? — спросил он.

— Как тебе эта платиновая блондинка? — спросила она.

— Это что, шутка? — взорвался он.

— Нет, Майк! — воскликнула Сара, а про себя подумала: «Я просто стараюсь уйти от нашего мрачного разговора о моей смерти, я не в состоянии его продолжать…»

— Ты совершенно меня не понимаешь! — резко оборвал Майк. — Никогда не понимала. Ты думаешь, праздничная индейка может заменить отсутствующего отца? И ты думаешь, шутка по поводу твоих волос заставит меня забыть, что у тебя рак?

Она покачала головой:

— Не думаю…

— Скажи, чего ты хочешь, — сказал он. — Только скажи!

— Я хочу поговорить с тобой. Больше, чем когда-либо, — тяжело дыша, проговорила Сара. — Я хочу, чтобы наши отношения наладились. Я хочу, чтобы ты вернулся домой, закончил школу и подумал о своем будущем. Если бы ты знал, как сильно…

— Я остаюсь здесь, мама, — спокойно произнес Майк.

Сара не могла говорить. Что, если сейчас она делает ту же ошибку, как когда-то с отцом Майка? Планирует за них их собственную жизнь? Планирует то, что годится для нее, а не для него? Нет, Сара никогда бы не согласилась с этим. У Майка была страстная, порывистая душа отца, но он взял от Сары ее чувство долга. Он был ее сыном, и ему было всего семнадцать.

— Я только прошу тебя подумать об этом, — сказала она. Она хотела закричать, схватить сына за плечи и встряхнуть как следует, чтобы вложить в него разум. И ей потребовалось огромное усилие, чтобы сдержать себя и не поддаться порыву, который окончательно бы все разрушил.

— Я остаюсь, — сказал он в ответ.

Старик Толбот наблюдал, как Уилл Берк буднично и привычно очищает свой самолет от снега, точно так же какой-то другой парень мог бы очищать от снега свой джип. Мужчина как мужчина, он делал все уверенно и четко. Не вдаваясь в объяснения и не пропуская ни одной мелочи, Уилл готовил самолет к полету. Он протер его от носа до хвоста, расчистил снег вокруг колес, развязал расчалки, затем откатил самолет назад, чтобы Джордж освободил от снега полосу. Затем Уилл запустил мотор вхолостую. Когда он убедился, что все в порядке, работа была закончена.

— У вас надежная машина, — похвалил Джордж.

— Спасибо, сэр.

— Авиация — это ваше хобби?

— Нет, работа.

— Я подумал было, что вы сделали это ради Сары.

— У меня маленькая авиационная компания в Форт-Кромвеле. Чартерные полеты в основном.

Старик кивнул. Он раскурил трубку и затянулся. На холодном ветру его ревматизм снова напомнил о себе, и не было ничего лучше, чем трубка, чтобы забыть о болячках.

— Вам везет: вы занимаетесь любимым делом, да еще и получаете за это деньги. Было время, когда я проводил много времени в воздухе.

— Над Европой?

— Да. Я сделал сорок два вылета: Кельн, Дрезден, Нормандия.

— Сорок два — это много.

— Семнадцать вылетов сверх положенного, — пояснил Джордж, благодарный Уиллу за понимание. Ему не с кем было больше поговорить о войне. Роуз была единственная, кому он рассказывал все. Она могла слушать часами в любое время, когда ему хотелось поговорить. И сейчас, когда он занимался самолетом с человеком помоложе, чем он сам, да еще из морской авиации, он припомнил свою молодость и чувствовал себя хоть куда.

— Почему так много?

— У нас был большой запас бомб, которые надо было сбросить. Нас накачивали кофе и злостью и посылали в небо снова и снова. Мы не успевали вернуться, как нас опять посылали в полет.

— И вас ни разу не подбили?

Джордж кивнул.

— Попал под обстрел над Эльзасом. Спрыгнул с парашютом и повис на дереве. Но это не беда.

— Вы теряли друзей, — сказал Уилл. Это было утверждение, не вопрос. Он знал это, как все настоящие солдаты. Даже если это не случилось с тобой, ты знал кого-то, кто пострадал в этой войне. Твой лучший друг, твой сосед по казарме, твой пилот, твой врач — кого-то обязательно убивали в сражении.

— Мой первый экипаж, — сказал Джордж. — Мы вместе тренировались целый год, совершили десять вылетов, пока не попали в Англию. Потом по какой-то идиотской причине я стал летчиком-бомбометателем на головном самолете.