Этот чужак выступает на редкость убедительно. Чтобы быть таким убедительным, надо верить самому себе. Постоянно носить маску вовсе не такое простое дело. Новую истину, усвоенную лично для себя, недостаточно правдоподобно представить остальным, нет. Ее надо постоянно, снова и снова повторять самому себе. Мысленно – опять и опять. Если хочешь выступать правдоподобно, то нельзя позволить себе ни одного неверного слова. Но еще нельзя позволить себе и ни одной неверной мысли. Надо постоянно повторять себе: я невиновен. Я невиновен. Я невиновен. Скажи себе восемнадцать миллионов раз, что ты невиновен – и ты станешь невиновным. Перед любым человеком, перед любым детектором лжи, но главное – перед самим собой. Скажи себе восемнадцать миллионов раз, что тебя зовут Филипп Петерсен и ты женат на женщине по имени Зара – и ты станешь Филиппом Петерсеном. У тебя все получится.

Мне не продвинуться вперед с моими агрессивными вопросами. Надо совершить другую попытку. Если этот человек действительно знал Филиппа, если их действительно держали вместе в плену…

Отойдя от двери, я отправилась на поиски. Заглянула в кухню, в гостиную, в столовую, во все спальни, наконец, бросила взгляд через дверь террасы, и тут-то обнаружила его в дальней части сада. Сидит себе там, прислонившись к стволу дерева, в тени, вытянув ноги, босиком. Он переоделся, теперь на нем джинсы и белая футболка.

Надо изменить тактику, снова подумалось мне.

Он заметил, что я стою в дверях и за ним наблюдаю. Воздух на улице по-прежнему жаркий, жаркий и влажный. Самозванец глядел прямо на меня, в глазах ожидание и – в изрядной степени – недоверие.

Я пошла к нему, села рядом. Взгляд его выражал теперь изумление. Некоторое время мы оба молчали. Я сорвала маргаритку, принялась крутить ее в руках. Дурацкий отвлекающий маневр.

– Когда Филипп исчез, – заговорила я наконец, – моему сыну как раз исполнился годик.

Чужак на меня не смотрел.

– Лео – это наша третья попытка, третья и последняя, – тут я вздохнула, – до того у меня было два выкидыша.

Я рассматривала маргаритку у себя в руке, потом отбросила ее в сторону. И продолжила:

– Бывает, люди так легко об этом говорят – выкидыш. Будто это мелочь какая-то. Проигрыш. Розыгрыш. Выкидыш. Ничего серьезного.

Чужак на меня по-прежнему не смотрел.

– После первого моего выкидыша мы были в полном отчаянии. Особенно Филипп, даже больше моего. Нам сказали, что лучше всего сразу попытаться снова, мы так и сделали. Вскоре я опять забеременела, и поначалу все выглядело просто великолепно. И ничего удивительного, я же была здоровая, я же была молодая. Как раз закончила учебу. Я… – Прервав себя на полуслове, я тут же продолжила: – Филипп любил детей, он всегда хотел иметь детей. Бывают такие люди, которым без детей счастья нет. Он именно такой. После второго выкидыша меня обуял страх. Мы похоронили уже второго ребенка. И я спрашивала себя, как же мы пойдем на такое в третий раз. Три – это для меня особое число, понимаете… У меня всегда такое чувство, что если любое дело не получается в третий раз, то оно не получится уже никогда.

Я чувствовала, как капля пота катится по моему виску, потом по щеке, по шее и, наконец, впитывается в воротничок футболки.

– Боялась я, что отныне это и есть моя жизнь: беременность, потом выкидыш, опять и опять, три раза, пять раз, десять раз, пока у нас, наконец, не иссякнут силы – у нас обоих. Однажды вечером я обнаружила Филиппа в детской комнате, которую мы с ним вместе обставляли. Он смотрел в пустую колыбельку и повернулся ко мне, когда я вошла. Казалось, ему неприятно было, что я застала его за подобным занятием. Тем же вечером я сказала ему, что готова снова попробовать, а он ответил: нет. Я ушам своим не поверила, я ведь знала, до какой степени он хочет ребенка. Спросила, отчего же теперь вдруг – нет, что такое случилось. А он ответил, что и он с трудом перенес наши две несостоявшиеся попытки, однако для меня это было, несомненно, еще труднее. И он не хочет теперь, чтобы я прошла через это в третий раз. Вы понимаете? – спросила я. – Вот такой человек был Филипп.

Снова вздохнув, я бросила осторожный взгляд на незнакомца, а он упорно смотрел вперед и по лицу его ничего прочитать было нельзя.

– Однако я настояла на этом. На третьей и последней попытке.

Чужак молчал.

– Вы ведь знали моего мужа, не так ли?

Чужак молчал.

– Вас вместе держали в плену? Вы там узнали Филиппа?

Молчание.

– Если вы знаете Филиппа, то и вам ясно, что он хороший человек.

На лице чужака отобразилось какое-то движение, незаметное, легкое, как будто шедшее из самой глубины. Что-то с ним происходило – может, новая мысль какая-то явилась, или полузабытое воспоминание, вдруг выплывшее на поверхность. Тут я заметила, как кадык его зашевелился, он сглотнул. Повернулся ко мне и посмотрел мне прямо в глаза. Трудно мне было выдержать его взгляд, но я не отвернулась.

– Меня зовут Филипп Петерсен, – произнес он. И даже глазом не моргнул. – Я родился в Гамбурге, день был дождливый. Имя моего отца – Филипп, как и мое, имя моей матери – Констанция. Моего сына зовут Лео.

Пробубнил все это, как заученное скучное стихотворение.

Я вскочила, повернулась к дому. Нет у меня никакого желания выслушивать заученные наизусть слова этого обманщика. А он продолжал:

– Все думают, что мы назвали своего сына в честь Леонарда Коэна. На самом же деле он получил такое имя в память о давно умершем прадедушке моей жены.

Я замерла на месте.

– Мы поженились в Лас-Вегасе, – сообщил чужак. – Ты хотела татуировки вместо обручальных колец, но я тебя отговорил.

Я повернулась к нему.

– Ты любишь «Radiohead», потому что они на тебя навевают печаль, и еще «Beatles», потому что они тебя веселят.

Я внимательно на него смотрела.

– Однажды во время пробежки в лесу нам пришлось вскарабкаться на дерево, чтобы спастись от целого стада разъяренных диких кабанов.

Я присела на корточки перед ним.

– Как-то раз мы вместе выхаживали маленького птенчика – стрижа, выпавшего из гнезда.

Я протянула к нему руки.

– Мы пообещали друг другу, что во время следующего солнечного затмения, если оно произойдет при нашей жизни, мы вместе пойдем в лес и проверим, действительно ли в этот миг замолкают все птицы.

Я приложила обе ладони к его голове, обняла его голову руками.

– Мне очень жаль, Зара, что я отсутствовал так долго, – сказал он. – Пожалуйста, прости меня.

Я приблизила свое лицо к его лицу и почувствовала комок в горле.

– Прошу вас, – сдавленно произнесла я, – прошу вас, скажите мне, где мой муж…

Возникла пауза, во время которой незнакомец смотрел на меня. Казалось, он молчал целую вечность. И наконец он высказался: