Но больше всего его тревожило воспоминание, сохранившее пугающую свежесть, об ужасном существе, которое привиделось ему в Национальном концертном зале.

Когда Пердомо вошел в кабинет комиссара Гальдона, тот стоял уже в плаще.

— Ты уходишь? — спросил удивленный инспектор. — Мне сказали, ты хочешь меня видеть.

В глубине кабинета, на одном из двух стульев для посетителей, стоявших рядом с письменным столом начальника УДЕВ, сидел и что-то прослушивал младший инспектор Вильянуэва, неподвижный, словно притаившаяся рептилия.

— Почему ты до сих пор не побеседовал с родителями Ане? — упрекнул инспектора Гальдон.

Пердомо показалось, что жесткий тон комиссара вызвал на лице Вильянуэвы едва заметную довольную улыбку, но, возможно, это только показалось.

— Я собирался сделать это на похоронах, если представится возможность, но после того, как отец разрыдался в конце выступления, мне показалось, что лучше подождать до завтра, — стал оправдываться Пердомо.

— Очень плохо. Семья дает ключ к пониманию жертвы, ты можешь узнать, в какой среде она вращалась, не тревожило ли ее что-нибудь, были ли у нее враги. Сегодня же отправляйся в Виторию поговорить с родителями. Я уже предупредил отца по телефону. Вот его номер.

— Сегодня? Мне не на кого оставить сына.

— Не говори глупостей, кого-нибудь найдешь. Вперед! Можете идти.

Услышав глагол во множественном числе, Пердомо остановился в нерешительности.

— Я предпочитаю работать один. Пока я буду разговаривать с родителями, Вильянуэва может проверить аукционные дома, спросить, не поступало ли им предложений приобрести скрипку.

Гальдон отрицательно мотнул головой:

— Не знаю, как там принято у вас в провинциальном отделении, но у меня в УДЕВ ребята работают в паре. Я срочно отправляюсь в Бургос. Помнишь тройное убийство, которое там совершили несколько лет назад? Так вот, убили директора школы, в которой учился задержанный нами парень.

Комиссар жестом предложил Пердомо его пропустить, но тот не двинулся с места.

— Погоди, — сказал он, указав на пачку лежавших на столе газет. — Ты уже видел заголовки?

— Что тебе в них не нравится?

Инспектор пристально посмотрел на Вильянуэву, который за все это время ни разу не удостоил его взглядом.

— Мне это кажется чудовищной глупостью, — воскликнул Пердомо. — Кто-то пытается сорвать расследование.

У комиссара вырвался смешок.

— Не будь таким наивным, Пердомо. Как по-твоему, кто сделал так, чтобы эти сведения просочились в прессу?

При виде смутившегося Пердомо в глазах Вильянуэвы зажглись веселые искорки.

— Это сделали мы? Но для чего?

— Пусть убийца немного понервничает, — объяснил Гальдон. — Узнав, что мы не проглотили наживку с исламским следом, он попытается запутать полицию другим способом. Мы стараемся создать условия, при которых он допустит роковую ошибку. И это даст результат.

Гальдон вынул из кармана судебное решение, в котором судья, ведущий дело, давал санкцию на прослушивание телефонов Льедо, Рескальо и Гарральде, и передал бумагу Пердомо. Тот бросил на комиссара быстрый взгляд.

— Как тебе это удалось?

— Его честь кое-что мне должен.

— Наверное, что-то очень важное, потому что ты и сам знаешь, как трудно получить такое разрешение. У нас нет ничего против Льедо, Рескальо или Гарральде.

— Но и нет ничего в их пользу, — проворчал Гальдон. — Очень плохо, Пердомо, что дни идут, а ты ничего мне не приносишь. У нас в УДЕВ принято получать результаты с первой же минуты. Тем более под напором прессы. И не только испанской. Сегодня нам звонили из «Франкфуртер альгемайне», а вчера из «Нью-Йорк таймс». Мы испытываем постоянное давление.

Пердомо еще раз бросил взгляд на судебное решение и убедился, что оно составлено небрежно. Высшие суды во многих своих приговорах ясно давали понять, что для прослушивания телефонных разговоров необходимо иметь мотивированное заключение, то есть постановление суда. Тогда как судебные решения принимаются по процедурным вопросам и второстепенным исковым заявлениям, в постановлениях судьи высказывают суждение о том, надлежит ли одобрить ограничение основных прав гражданина, например тайны общения.

Документ, который он держал в руках, не только не был обоснован юридически, но и содержал орфографические ошибки, верный признак спешки.

— Не нравится мне этот документ, — сказал Пердомо, — совсем не нравится. Представь, что мы услышим нечто важное. Но так как у нас нет мотивированного постановления, то впоследствии мы не сможем предъявить суду никаких доказательств.

— Поменьше беспокойся о будущем, — утешил его Гальдон. — Мы действуем с разрешения суда, и, если кто-нибудь однажды попросит объяснений, их будем давать не мы, а его честь. Думай о настоящем. Тайну следствия никто не отменял, о результатах прослушивания будут знать только судья и прокурорша, а ей, как и нам, ужасно хочется иметь хотя бы одного подозреваемого. Ручаюсь, она даже не пикнет.

Пердомо снова загородил комиссару путь к двери:

— И что ты надеешься узнать из этих прослушиваний? У жениха есть алиби. Читал рапорт Сальвадора? Вдобавок я видел его в день преступления. Он был раздавлен горем.

— Дешевое притворство, — отпарировал Гальдон. — Попахивает убийством на почве ревности.

— Гарральде отпадает. Нет Ане — нет курицы, несущей золотые яйца.

— Она лесбиянка, верно? Она сделала это с отчаяния, чтобы Ане не выходила замуж за итальянца.

— Но Льедо? — простонал Пердомо. — Теоретически он мог это сделать, он находился в концертном зале, в антракте его никто не видел, но даже при всем желании он не мог задушить скрипачку с таким мастерством, он никогда не посещал школу боевых искусств.

— Ты это проверял?

— Мне было некогда, потому что утром я его допрашивал. Но он совсем не глуп, он не осмелится бессовестно лгать полиции в вещах, которые легко проверить.

— Ты удивишься, узнав, сколько глупостей совершают люди под давлением обстоятельств. Черт возьми, Пердомо, из-за тебя я опоздаю на поезд, но я хочу, чтобы ты послушал это. Вильянуэва, поставь ему запись.

Младший инспектор включил стоявшее на столе небольшое звукозаписывающее устройство, и Пердомо мгновенно узнал голос Жоана Льедо, которого он допрашивал у него в кабинете сегодня утром. Вильянуэва сообщил ему, что Льедо разговаривает с Альфонсо Архоной, директором агентства «Испамусика». Пердомо вспомнил, что это Архона вышел к публике, чтобы сообщить об отмене концерта после убийства Ане. Он был самым известным в Испании интернет-деятелем и поддерживал дружеские связи практически со всеми «священными коровами» классической музыки, начиная с Клаудио Аббадо и кончая Даниэлем Баренбоймом.