– Госпожа, проснись!

Наверное, она все-таки заснула, утомленная духотой и разнежившаяся на мягких подушках. А глупый евнух разбудил ее своими глупыми воплями. Гиацинт, чтоб его, как же не вовремя! Пританцовывает у порога, заламывает руки, гримасничает.

– Госпожа, тебе надо бежать! Прятаться! Сюда идут янычары!

В первый миг захотелось рассмеяться – ну что за бред! Янычары? В Дар-ас-Саадет?! На женской половине дворца, куда из мужчин может входить только султан, других же за одну попытку подойти к воротам ближе чем на десять локтей в лучшем случае лишат мужского достоинства, но скорее подвергнут медленной и мучительной смерти!

Это был краткий миг на грани счастливого сна. Хадидже моргнула – и смеяться уже не хотелось. Темный шелковый полог за спиной Гиацинта трепетал на сквозняке, словно черные крылья малаку-л-мавта, ангела смерти. Звуки, доносившиеся с первого этажа, мало напоминали обычную внутригаремную суету – быстрое шлепанье босых ног по мраморному полу, лихорадочное стаккато деревянных сандалий, крики, стенания и плач. Так вот почему Хадидже приснились те грешники перед мостом…

Янычары. Лучшие воины, надежда и опора султана и государства. Не просто солдаты – элитная гвардия, что на кончиках своих клинков пронесла его славу от моря до моря, устрашая врагов и вселяя радость в сердца сограждан. Они не разбойники, не одичавшие наемники с большого тракта – они защитники. И войти во дворец они могут с единственной целью – чтобы свергнуть султана, который более не способен управлять государством и несет Блистательной Порте лишь гибель и разорение.

– Мустафа опять сорвался? Кто это видел?

Гиацинт делает большие глаза и вжимает голову в плечи, но Хадидже только досадливо машет рукой: сейчас не до церемоний. Впрочем, вопрос излишен – если янычары взбунтовались, значит, видели все, и они в том числе. Значит, случилось самое скверное в зале для аудиенций, там же как раз сегодня была намечена встреча… А всё Халиме, глупая старуха! Ее ведь предупреждали! Просили ведь! Султану вредно так часто бывать на людях, большие толпы его нервируют и пугают, особенно в плохие дни. Вчера как раз предупреждали, что не сто́ит, что лучше перенести! И не кто-нибудь из малозначимых – сама Кёсем предупреждала и просила! Так нет же, валиде на своем настояла… Тот разговор, конечно же, не был предназначен для ушей Хадидже и не дошел бы до них так быстро, если бы не Гиацинт…

– Все видели, госпожа… – шепчет он, вжимая голову в плечи еще сильнее, но тоже обходясь без церемониальных хождений вокруг да около. – В зале…

Ну да, конечно. Как она и думала.

Спрашивать, насколько серьезным был срыв, смысла нет – если бы Мустафа сорвался по мелочи, янычары не стали бы рваться во дворец и бунтовать. Покричали бы, да, поспорили между собою – и разошлись, как уже бывало не раз. Если дело дошло до открытого бунта, значит, и срыв был серьезным.

Мысли Хадидже никогда не метались заполошными ласточками, как частенько случалось у Кюджюкбиркус. Они всегда были четкими, эти мысли, звонкими, твердыми и округлыми, словно костяшки на струнах абака, отполированные пальцами бесчисленных счетоводов. Глупо спрашивать, чего хотят разъяренные янычары, которые вдруг осознали, что их много лет подло обманывали и страной давно уже правит не доблестный султан, а злобная старуха при помощи сына-безумца. Мустафа и Халиме обречены, их уже не спасти. Значит, не будем о них думать, думать стоит лишь о живых. Эта костяшка сброшена со счетов.

– Кого они хотят в султаны?

– Османа, госпожа.

Уже лучше. Он достаточно силен и влиятелен, чтобы удержать власть. И он был назначен наследником, воспитывался и обучался как наследник. К тому же с таким выбором, пожалуй, согласится большинство – и всеобщей резни удастся избежать. Возможно. А еще у него поддержка партии Кёсем. И конечно же, не стоит забывать о том, что это лучший вариант и для самой Хадидже. Хорошая, крепкая костяшка. Надежная. Оставим.

Однако бунт – это бунт, а бескровных бунтов не бывает. Если ворота не устоят и янычары ворвутся в Дар-ас-Саадет, их ничто не остановит. Будут жертвы, случайные и не очень. Неразбериха. Одуревшие от боевой ярости и близости беспомощных женщин воины не станут выяснять, кто чья наложница и кого носит под сердцем. Кого-то обязательно изнасилуют. Кого-то убьют. Наиболее красивых сначала изнасилуют многократно и всей толпой, так всегда бывает, а потом тоже убьют, чтобы не мучились. Кому-то удастся избежать и первого, и второго, и третьего – всегда найдутся счастливицы, спрятавшиеся удачнее прочих или бегающие быстрее. Их казнит новый султан. Потом уже, когда бунт удастся усмирить – а рано или поздно это удается с любыми бунтами, – новый султан казнит всех опозоренных. Он тоже не будет разбираться и выяснять: подвергшийся нападению гарем должен быть заменен полностью.

Ну, может быть, не казнит… может быть, просто выгонит прочь от глаз своих.

Хадидже накинула на плечи халат, вот уже вторую неделю праздно лежавший на специальном столике. Несмотря на жару, ее вдруг начало знобить. Но голос был твердым:

– Найди Мейлишах и Ясемин, они, скорее всего, вместе. Приведи в западное крыло – помнишь каморку под самой крышей, где я тебя учила? Быстро!

Гиацинт кивнул и скатился по лестнице, ободренный. Некоторых людей очень просто сделать счастливыми – дайте им цель, простую и понятную, и дайте возможность что-то сделать для достижения этой цели. Вот и все. И не важно, что будет потом.

Хадидже заметалась по комнате, собирая драгоценности. Если удастся выжить, выгонят в том, в чем будешь, этот закон неизменен. Значит, кольца, браслеты, ожерелья, подвески – все, что дарили Осман и Мехмед, все, что подносили как мелкую дань хасеки признанного наследника прочие обитатели Дар-ас-Саадет в надежде на благосклонность и покровительство в будущем. Что не поместилось на пальцы и запястья, подвесить на пояс. Второй халат поверх первого – защита слабая, но хоть что-то. К тому же паутинный шелк дорог. Всегда можно будет продать.

Прятаться – лучшее решение. Забиться в щель, затаиться, как змейка, прикинуться мертвой. Может быть, повезет, может быть, не заметят. Пройдут мимо. Не обратят внимания. И прятаться хорошо бы в одиночку, у одной больше шансов, что не найдут. В три раза больше. Хадидже повертела эту мысль, словно бусину в пальцах, – и отбросила. Одной хорошо прятаться, да. Но выживать плохо. Негодная бусина, сбросили со счетов.

Выходя, прихватила и сундучок с красками, он стоял на столике у изголовья. Бесполезный груз, уж чего точно она не станет делать, так это наводить писаную красоту, чтобы понравиться янычарам. Если те все-таки их обнаружат. Однако сундучок придавал уверенности, с ним в руках было спокойнее. Ну и ладно. Бросить всегда успеем.

– Куда это она?

По двору метались девушки, яркие, словно садовые курочки, и такие же заполошно бестолковые. Но Гиацинт сразу понял, кого имеет в виду Хадидже: лишь одна фигурка пробиралась сквозь сбившуюся, обезумевшую толпу решительно и целенаправленно, словно по невидимой струне шла. Худощавая фигура в богатом халате хасеки, но при этом привыкшая ходить с несвойственной старшим наложницам стремительностью. Миг – и исчезла под темной аркой западного крыла.