– Решение… это… губернатора, – проговорил он после паузы; его коллеги у белой «Калины», поглядывающие на «Ирокез» Булавина, поигрывающие полосатыми палками, двинулись через дорогу.

– Покажите мне это решение.

– Вы это… платите по-хорошему… сто рублей с иномарки…

– Покажите документы, по которым дорога на Фошню вдруг стала платной. Иначе ни о каком платном проезде речь идти не может.

Мужчина оглянулся на спутников. Те подошли ближе.

– Вот, не хочет платить.

– Водительские документы! – отрывисто потребовал высокий парень с редкой щетиной на щеках.

– А вот это вы и в самом деле не имеете права требовать, – радостно сообщил ему Дмитрий. – Кем бы вы там ни были. Водительское удостоверение имеет право требовать только инспектор ГАИ и только при нарушении водителем правил дорожного движения. Так что если хотите – запишите номер машины и сообщите своим начальникам.

Дмитрий включил двигатель.

Но второй спутник высокого, плотный, неприятного вида, стал прямо на пути джипа, и Дмитрий вынужден был заглушить мотор.

– Уйдите с дороги!

– Заплатишь – отойдём, – ухмыльнулся высокий.

– Посидите-ка минутку, – с улыбкой подмигнул притихшим дочкам Тарасова Дмитрий, – я сейчас.

– Может, не надо, дядя Дима? – неуверенно произнёс Сергий. – Я могу отвести им глаза.

– Ни в коем случае, дружок! Ты самый обыкновенный пацан, хотя и ученик Школы. Оставайся им как можно дольше.

Дмитрий вылез, держа взглядом всех троих исполнителей чьего-то указания собирать с водителей плату за проезд.

– Попрошу показать документы! – твёрдо сказал он. – Чтобы потом знать, с кем разбираться.

Парни переглянулись. Мужчина, остановивший машину, поморщился.

– Вы сделаете себе только хуже.

– Ваши фамилии, имена, должности, место работы, пожалуйста!

– Я тебе сейчас покажу удостоверение! – ощерился вдруг высокий, перехватывая свою палку поудобнее… и внезапно оказался безоружным! Палка сама собой возникла в руке Булавина и упёрлась высокому в кадык.

– Пошли отсюда вон, кретины! – тихо сказал Дмитрий. – Сборщики дани, мля! Сегодня же буду в милиции, а если потребуется, и до губернатора в Брянске доберусь, выясню, чья это затея! Прочь с дороги!

Молодой человек перед машиной бросился на выручку к своему напарнику, но был обезоружен так же легко, быстро и непринуждённо, как и высокий. Дмитрий ткнул ему полосатым жезлом в глаз, заставил отступить. Первый мужчина переменился в лице, опасливо отступил. Рабочие, возившиеся с будкой и шлагбаумом, перестали работать, уставились на происходящее, ошеломлённо открыв рты.

– Всё уразумели? – поинтересовался Дмитрий. – Или мне самому сдать вас в милицию?

– Отпусти, – просипел высокий.

Дмитрий подумал, забросил жезлы в кусты, сел в машину.

– Предупреждаю: я запомнил и вас, и вашу тачку. Моим друзьям будет очень интересно заняться вами, так что ждите неприятностей.

Булавинский «Ирокез» резво побежал по дороге.

Девочки на заднем сиденье снова защебетали о своих делах.

– На всякий случай, – сказал Сергий и хитро улыбнулся, – я закрыл наши номера непроглядом.

Дмитрий засмеялся:

– Правильно сделал. Пусть потом ищут джип без номеров. Но этот пост не имеет права на существование. Надо будет узнать, кто решил его установить.

Серебряный мальчик промолчал.

Вечером из Брянска вернулись Тарасов с Хмелем, и Витязи собрались у Глеба Евдокимовича в отдельной комнате для обсуждения проблем.

Он чувствовал перемещение своего «ментального тела» из одного состояния в другое, но остановился, лишь когда пролетел через физический сон, эфирный и астральный. Дальше пути не было. И не потому, что Шерстнев не являлся ни магом, ни посвящённым волхвом, а потому, что сны духовного тела – выходы за пределы индивидуальности и барьеры времени – были недоступны даже самим магам. Ими владели только редкие личности, прошедшие все ступени самореализации.

Впрочем, и ментальный сон – путешествие в безличную информационную среду – тоже давался далеко не каждому человеку. Такое путешествие мог выдержать лишь всесторонне подготовленный адепт. Если знал, что и где искать.

Борислав Тихонович не ощущал себя как физический объект. Он вообще не чувствовал, как чувствует человек, порхая в светящейся бездне безличностно и отстранённо. Однако пронизывающее его желание знать будущее само сформировало необходимые «ментальные структуры», и Борислав Тихонович наконец проник в прозрачные невидимые струи нужных рефлексий…

Назад он выбирался – словно поднимался по лестнице в гору, медленно, задыхаясь, трудно, будто нёс на спине тяжкий груз.

Вышел в «нормальный» сон, почувствовал укол беспокойства и проснулся.

Стрелки будильника на тумбочке показывали без двух минут семь утра.

Жены рядом не было.

Тотчас же дверь в спальню приотворилась, в щель заглянула Алевтина.

Он сел, потягиваясь.

– Извини, что разбудила, – виновато улыбнулась она.

– Всё равно пора вставать, – успокоил он её, выключая будильник.

– У тебя лицо озабоченное. Сон плохой видел?

– Нет, всё нормально, – соврал он. – Сейчас приму душ, и ты увидишь другое лицо.

Алевтина взяла из шкафа полотенце, убежала.

Он лёг, перебирая в памяти последние видения и точно зная, что сегодня что-то произойдёт. Ментальный сон-предвидение никогда не приходил со счастливым известием, только с предупреждением о каких-то недобрых событиях.

– Кто предупреждён, тот вооружён, – пробормотал Шерстнев, сбрасывая одеяло.

Отжался тридцать раз, сделал наклоны вперёд и в стороны, помахал руками. Кровь быстрее побежала по жилам. Захотелось работать.

Скоро он уже завтракал: овсянка, приготовленная на обезжиренном молоке, с молотым грецким орехом, яйцо всмятку с хлебом из муки грубого помола, кофе с тем же обезжиренным молоком.

Посмеялся, прочитав в газете об очередной раздаче в Гарварде так называемых «шнобелей» – премий за самые бесполезные открытия и достижения. Особенно впечатляющим показался медицинский трактат «Влияние музыки кантри на статистику самоубийств». По мнению его авторов, профессоров Стивена Стака из Детройта и Джеймса Гундлаха из Алабамы, звуки банджо почти на пятьдесят процентов спасают от петли страдающих от депрессии, хотя и укорачивают при этом век домашних животных. Где они собирали материал для трактата, осталось невыясненным.

– Кретинизм! – выразил Шерстнев своё отношение к подобным исследованиям.