На подходе к темнеющим на фоне неба, сложенным стопкой в незапамятные времена плитам Данил вновь приостановился. Сзади в ногу ткнулся Губа. Пошебуршался еле слышно, затих… Данил внимательно прислушивался. Почудилось или нет? Нет, не почудилось! На плитах явно кто-то был – вот засопел, тихонько звякнул металл, завозился… Данил сокрушенно покачал головой – пришлые явно никого не ждут. А ведь наверняка приказ был – тише воды, ниже травы. Но раз у человека внутренней дисциплины не хватает – тут никакие приказы не помогут.

Он повернулся к Губе – тот, похоже, тоже услыхал незадачливого сторожа и тыкал сейчас пальцем куда-то в сторону верхнего края плит. Данил кивнул и в характерном жесте приложил палец к противогазу. Губа послушно затих, улегся поудобнее, прижавшись правой щекой к земле, уставился на командира. Вот сволочь! Театр ему здесь, что ли?..

Подобравшись вплотную к плитам, Данил осторожно вытянул из подсумка саперную лопатку и, поднявшись в полный рост – благо, плиты закрывали его от обзора со стороны бронепоезда, – заглянул за край. Человек лежал к нему боком и в данный момент безуспешно пытался почесаться где-то в районе задницы. Комбинезон – демрон, поглядите-ка! – не давал, и человек, явно в приступе злобы, чесался все яростнее, совершенно забыв обо всем на свете. Ну – лопатка тебе в помощь: Данил замахнулся и обрушил рабочую часть лопатки прямо на затылок часового. Плашмя врезал, не лезвием, хотя руки так и чесались смахнуть этому балбесу башку с плеч. Голова человека с треском врезалась в плиту, и он мгновенно затих – даже руку с задницы не убрал, болезный. А ну-ка, глянем, что тут у тебя?..

Стащив тело с плит и связав человека по рукам и ногам, Данил внимательно осмотрел его снаряжение. Из оружия – сто пятый «калаш» и пистолет, ярыгинский «Грач». Хорошая штука. Тебе хорошо послужил – а теперь и нам послужит. Передал автомат Губе, пистолет засунул к себе в рюкзак. Так… Нож – тоже ничего, кукри[44]. Реквизируем. Бинокль, фонарь, зажигалка – вещи в хозяйстве, безусловно, нужные, а потому – в рюкзак. Патроны – туда же. А больше у человека, кроме противогаза и комбинезона, ничего и не было. Эх, если б не приказ – раздел бы его полностью. Демрон бы в личном хозяйстве появился, вещь ценная… Но – нельзя. Простудится еще, без комбинезона-то, заболеет да помрет. А Родионыч потом все на воспитанника спишет – невыполнение приказа в боевой обстановке.

Данил привалил тело к плитам, осмотрел веревки на руках, запоздало проверил пульс на шее – тот прощупывался даже под резиной противогаза. Жив, курилка. Ничего, полежит тут, а смена утречком придет – и найдут. Он глянул на часы – начало третьего. Пожалуй, надо поторапливаться.

Выглянул из-за плит – не заметил ли кто из охраны… Да вроде нет – костровики все так же шляются вдоль поезда, подкидывая хворост то в один, то в другой костер, и дозорные на крыше вроде бы шум не поднимают. Ну – с богом!

Последний отрезок пути был самым тяжелым. Здесь, в непосредственной близости от бронепоезда, нужно было ухитриться быть не только незаметным, но и абсолютно неслышным. Поэтому когда Губа в третий или четвертый уже раз хрустнул сзади какой-то веткой, Данил мало того что скорость передвижения уменьшил, да еще и хворост с его пути стал убирать. Хорошо хоть ветерок поднялся, создавая тот легкий фоновый шум, за которым какой-либо иной звук тяжеловато было угадать.

Добравшись, наконец, до рощицы и нырнув в ее темень – сверху к этому времени совсем распогодилось и луна светила во все лопатки, – Данил наконец-то перевел дыхание. Пройти по открытой местности на виду у снайпера и дозорных, пусть и в темное время, – это дорогого стоит! Пока ползли, он, честно признаться, так и ждал выстрела и пули между лопаток. Но… То ли повезло, то ли дозорные – растяпы, то ли мастерства в незаметном проникновении он достиг немереного – однако они все ж таки прошли.

Рощица была небольшой, всего метров пятнадцать в поперечнике, и хотя изрядно заросла подлеском, все ж среди путаницы кустов, ветвей и листьев ясно был виден горящий с той стороны костер. Сделав Губе знак сидеть молча, Данил замер и сам, прислушиваясь к окружающим звукам. Тихо – но вовсе не безмолвно. Как и всегда в лесу – то ветка хрустнет, упав с дерева, то лист зашуршит… Однако все эти звуки привычно отсеивались, словно в голове стоял хитроумный фильтр, выделяющий только те, что были нехарактерны для ночного леса, – треск поленьев в костре, тихий говор и покашливание костровиков, их шаги по щебню насыпи… Где-то вдали, в районе Сазань-горы, где находилась секретная войсковая часть, вдруг что-то завыло, защелкало, зашлось злобным хохотом. Данил почувствовал, как Губа, сидящий рядом, вздрогнул всем телом и повернулся к нему.

Сталкер отрицательно помотал головой. Он и сам не знал, что это, хотя хохот этот частенько раздавался с той стороны. Догадок было сколько угодно, но район тот так и не был пока исследован, хотя попытки делались.

Покопавшись немного в подсумке и добыв дозиметр, Данил, перестраховавшись и прикрыв окошечко ладонью, чтобы подсветку, не дай бог, не разглядели с бронепоезда, глянул время. До взрыва оставалось пятнадцать минут – вовремя подошли. Сделав знак напарнику, он вновь, в который уже раз за сегодняшний вечер, улегся на пузо и пополз вперед. Губа послушно последовал за ним.

Костер находился совсем близко, метрах в пятнадцати, и хотя света давал немного, все ж и его было вполне достаточно, чтобы разглядеть диверсантов, вздумай они выбраться из-под деревьев. Прижавшись к толстому древесному корню, Данил чуть приподнял голову, оглядываясь. Один из костровиков, стоя спиной к рощице, усердно ворочал длинной кривой палкой уголья, второй маячил где-то в начале состава – момент был более чем подходящий. До платформы с танками – рукой подать, какой-то десяток метров, но пространство было голым, и перемещающийся по нему человек становился виден со всех сторон, как на ладони. И именно поэтому преодолеть эту полосу было совершенно необходимо – после взрыва народу тут будет пруд пруди, живо из вагонов повыскочат, и прорваться к танкам будет проблематично. Потому или сейчас – или вообще никогда.

Умостившись между корнями, Данил стянул со спины винтовку. Знаком подозвал Губу, знаками же объяснил, что от того требуется. Партизан, хоть и не с первого раза – ирод! – а все ж врубился, закивал. Данил огляделся еще раз – и, взяв на прицел все еще ковыряющегося у костра человека, слегка толкнул Губу ногой…

И Губа, словно бегемот на водопой, попер вперед!

Все дальнейшее произошло в доли секунды. Заслышав хруст гравия под ногами, человек у костра резко обернулся и, мгновенно оценив ситуацию, рванул с плеча автомат. Другого выхода не было – «винторез» тихо кашлянул, и костровик, получив пулю прямо в резиновую харю, взметая тучи искр, упал спиной в костер. Губа заметался по насыпи, как суслик в супермаркете. Дернулся к платформе, передумал, развернулся к деревьям, затем вновь к бронепоезду… Стартовал, разбрызгивая щебень во все стороны, словно гоночный болид, – и ласточкой нырнул под платформу. Мелькнули ноги в серых бахилах ОЗК, зашуршало где-то за колесной парой – и он затих.