* * *

Армия адмирала Колчака практически перестала существовать в ноябре 1919 г., когда она превратилась в неуправляемую толпу, руководствовавшуюся принципом — спасайся, кто может. Тысячи офицеров с женами и сожительницами, толпы солдат и гражданских лиц устремились беспорядочно на восток: кто мог позволить себе, ехал на поезде, остальные довольствовались лошадью с телегой, а то и шли пешком. Раненых и больных бросали на месте. На ничейных землях между наступающей и отступающей армиями грабили, убивали и насиловали мародеры, преимущественно казаки. Исчезло всякое подобие власти. Русские привыкли, чтобы им говорили, что делать; традиционно политическая инициатива принимала у них ту или иную форму протеста. Теперь же, когда не осталось никого, кто мог отдавать приказы и кому можно было бы противиться, они пришли в смятение. Иностранные наблюдатели изумлялись при виде фатализма русских перед лицом бедствий: один из них отмечал, что в горе женщины, как правило, плачут, а мужчины запивают.

Все устремились в Омск в надежде, что найдут там защиту: приток беженцев увеличил население города со 120 000 до 500 000 человек:

Колчак намеревался оборонять Омск, но генерал М.К.Дитерихс, которого он назначил вместо Лебедева начальником штаба, его отговорил. 14 ноября город был оставлен. Красные взяли его без боя: к этому времени они уже превосходили противника численно в два раза, имея под ружьем 100 000 человек против колчаковских 55 000284. Победители захватили богатую добычу — то, что белые собирались, но не успели взорвать при отступлении, поскольку противник подошел слишком быстро: три миллиона патронов, 4000 железнодорожных вагонов; в плен попали 45 000 новобранцев, только что призванных на службу, и 10 генералов285.

После падения Омска волны устремившихся на восток беженцев слились в бурный поток. Наблюдавший это бегство английский офицер вспоминает о нем, как о кошмаре:

Мучительные обстоятельства усугублялись тифом, с переносчиком которого, платяной вошью, было трудно бороться в тогдашних антисанитарных условиях, особенно зимой. Уже заболевшие мало заботились о том, что могут заразить других, вследствие чего тиф бесконтрольно распространялся среди войск и гражданских беженцев, сея вокруг смерть: «Когда 3 февраля 1920 г. я проезжал Новониколаевск, — писал тот же английский очевидец, — в городе было 37 000 заболевших тифом, и уровень смертности, никогда до этого не превышавший 8 %, поднялся уже до 25 %. В течение всего полутора месяцев в городе умерло 50 докторов, за городом лежало более 20 000 непогребенных трупов… Условия в больницах были неописуемые. В одной… главного врача оштрафовали за пьянство, другой доктор появлялся ненадолго раз в день, а сестры создавали видимость деятельности только в присутствии врача. Постельное белье и одежду пациентов вообще не меняли, большинство из них лежало в грязи на полу в том, в чем ходили каждый день. Больных никогда не мыли, а санитары дожидались периодических приступов бреда, характерных для тифа, чтобы воровать в это время у пациентов кольца, ценности, часы, даже еду»287. Поезда, целиком забитые больными, умирающими и трупами, стояли тут и там вдоль Транссибирской магистрали, затрудняя движение. Страшной эпидемии можно было бы избежать или хотя бы сдержать ее, соблюдая минимальные санитарные предосторожности. Находившиеся в центре бушевавшей эпидемии чехо-словацкие войска смогли уберечься от заболевания, так же как и находившиеся в Сибири американские солдаты.

Колчак выехал из Омска в свою новую столицу Иркутск 13 ноября, почти застигнутый Красной Армией. Он вывел шесть поездов, в одном из них, состоявшем из двадцати девяти вагонов, находилось золото и другие ценности, захваченные в Казани чехо-словаками и переданные ему. Колчака сопровождали 60 офицеров и 500 рядовых. Отрезок магистрали между Омском и Иркутском контролировался чехо-словаками.

Они жили в поездах, опрятно и почти что в роскоши: обменивая французские франки, получаемые из Парижа через Токио, на быстро обесценивающиеся рубли, они скупали (когда не крали) все, что представляло хоть какую-то ценность288. По приказанию своего генерала Яна Сырового, тесно сотрудничавшего с генералом Жаненом, они задерживали русские составы, двигавшиеся в восточном направлении, почти месяц продержав Колчака на запасных путях между Омском и Иркутском, чтобы пропустить вперед собственные поезда289. В конце декабря, через несколько недель после того, как он покинул Омск, Колчак окончательно застрял в Нижнеудинске, в 500 км от Иркутска, всеми позабытый и содержащийся в изоляции своими стражами.

В навечерие Рождества 1919 г. коалиция левых партий, где преобладали эсеры, но были также меньшевики, лидеры местных органов самоуправления и представители профсоюзов, сформировали в Иркутске «Политический центр». После двух недель, проведенных попеременно то в схватках, то в попытках провести переговоры с проколчаковским элементом, Центр взял власть в городе. Объявив Колчака низложенным, он провозгласил себя правительством Сибири. Адмирал — «враг народа» и другие споспешники его «реакционной политики» должны были предстать перед судом. Некоторые из министров Колчака смогли укрыться в поездах военных миссий союзников; большинство, переодевшись, бежали во Владивосток. Узнав 4 января 1920 г. о произошедших событиях, Верховный правитель заявил о своей отставке в пользу Деникина и о назначении атамана Семенова главнокомандующим всеми военными силами и гражданским населением в Иркутской губернии и на территориях к востоку от озера Байкал. Затем он отдал себя и государственный золотой запас под защиту чехо-словаков и, по их требованию, распустил свою свиту. Увешав поезда Колчака флагами Англии, США, Франции, Японии и Чехословакии, те взялись отконвоировать их в Иркутск и там передать на руки миссиям союзников290. Пока происходили эти события, Семенов продолжал уничтожать в Восточной Сибири социалистов и либералов, включая заложников, взятых проколчаковской группировкой после иркутского переворота[68].