банально размозжить о стену, уж больно много от тебя хлопот. Но, с другой стороны, надо признать, что это тебе принадлежит идея разместить под автоклавами емкость для сбора биоматериала на случай непредвиденного изменения его агрегатного состояния. Да и как-то привык я уже к твоим докучливым рассуждениям о науке, из которых крайне редко можно вычленить что-то полезное.

Голова профессора Кречетова молчала. Поддержание жизни в части тела, отделенной от него, требовало море энергии, и заряд «Глаза Выброса» был на исходе. Захаров наклонился, поднял голову с пола за волосы, посмотрел в тускнеющие глаза того, что осталось от ученика.

– Как интересно, – задумчиво произнес академик. – Даже находясь в таком плачевном состоянии, человек все равно хочет жить. Не понимаю, что вы находите хорошего в этой жизни? Сплошная бесцельная суета, борьба с собственным эго и с чужими попытками опустить его ниже плинтуса, безуспешные потуги победить собственные примитивные инстинкты и достичь того, что на самом деле никому не нужно – и тебе самому в том числе. Тьфу!

Голова закрыла глаза и немного скривила губы. Мол, теперь-то я точно никуда не денусь – хочешь не хочешь, а придется слушать этот философский бред.

– Точно, придется, – усмехнулся академик, словно прочитав мысли умирающей головы. – Что ж, пожалуй, я оставлю тебе жизнь, неблагодарный ученик. Побудешь у меня вместо домашней таксы, которая все понимает, но ничего внятного сказать не может. Да-да, отличная мысль! Должен же я кому-то высказывать свои мысли, идеи, соображения…

– Лучше… убей… – из последних сил прохрипела голова.

– Ну уж нет, – расхохотался академик. – Вы, сударь, недавно устроили мне ад при жизни, а я всегда привык платить долги сполна.

* * *

К Кордону мы подошли ранним утром, и то, что нас не ждали с распростертыми объятиями, поняли сразу: с двух вышек синхронно ударили пулеметные очереди. Как-то не думал я, что нас встретят настолько неласково – Макаренко обещал беспрепятственное возвращение в Институт. Но на всякий случай мы все же вышли к Кордону в районе небольшой рощицы, что оказалось оправданно: как только началась стрельба, мы оперативно скрылись за редкими, но довольно толстыми деревьями.

– Похоже, заступила другая смена, не та, что нас провожала, – сказал я.

– И что будем делать? – поинтересовался Японец.

Вместо ответа я сложил ладони рупором и заорал:

– Алё, военные. Это Снайпер. Позовите Андрея Макаренко.

– Ты случайно не полковника имеешь в виду? – поинтересовался Савельев с легкой ноткой удивления в голосе.

– Не знал, что он полковник, – отозвался я. И в свою очередь удивился: – А ты его откуда знаешь?

Японец ответить не успел, так как с вышки прилетел ответ надтреснутым мальчишеским голосом:

– Сдох твой Снайпер в Зоне. Так что высуни башку на пару секунд, будь добр. Деваться вам все равно некуда, роща простреливается. Гарантирую, что умрешь быстро. Не высунешь, долбанем из минометов – как раз вчера вечером парочку установили.

– Так себе перспективка, – хмыкнул Савельев. – Что думаешь?

– А ты мне экзамен, что ли, решил устроить? – рявкнул было я. Но потом одумался, понимая, что, в общем-то, я Японца вроде как подставил, уверяя, что у меня на Кордоне все схвачено и мы выйдем на Большую землю без проблем.

– Я смотрю, воронок от мин поблизости нет, – сказал я. – Значит, если у них реально есть миномет, они его еще не пристреливали. То есть шанс на прямое попадание более чем низкий. Думаю, можно залечь, а как они начнут нас минометить, будем действовать по обстоятельствам.

– Можно попробовать, – кивнул Японец – и улегся животом на ковер из желтых листьев, закрыв при этом уши ладонями и открыв рот. Я последовал его примеру.

Новобранец с вышки поорал еще немного, рассказывая, как он метко прострелит мне оба глаза, если я на секунду высунусь из-за дерева. Но потом ему это надоело, и он с товарищами принялся прилежно следовать инструкции, придуманной специально для таких случаев.

Со стороны КПП пару раз характерно хлопнуло, потом раздался короткий свист, слышимый даже сквозь ладони.

И сразу за ним – два взрыва.

Взрывная волна толкнулась в тыльные стороны ладоней, наполнила раскрытый рот плотным воздухом, ухнувшим в желудок, а ноздри – едкой тротиловой вонью. Осколки свистнули над головами, и в следующее мгновение мы с Японцем уже мчались прямо на вышки, под стволы молчащих пулеметов, за которые кордонные не успели схватиться, так как высматривали в клубах дыма результат минометного обстрела.

А когда схватились, мы уже были в мертвой зоне.

Теоретически можно, конечно, оставить пулемет на станке, сдернуть автомат с плеча, перегнуться через борт вышки и встретить нарушителей очередью. Но на осознание происходящего и принятие правильного решения нужно время, которого мы с Японцем новобранцам не дали – а то, что на вышках сидят необстрелянные пацаны, недавно закончившие курс молодого бойца, сомнений не было. Мальчишеский голос, дешевые понты и неспособность к мгновенным действиям в нестандартной ситуации говорили об очевидном. Будь на вышках матерые волки из охраны Кордона, отсидевшие в обнимку с пулеметом не один месяц, я б еще подумал, стоит ли действовать так безрассудно…

В общем, я бежал, действуя, как и говорил, по обстоятельствам, и мне было реально интересно, как я буду преодолевать заграждение из колючей проволоки, растянутое перед вышкой. Кордон же как устроен? Два сплошных ряда колючки, между ними – вышки, к которым теоретически ни снаружи, ни изнутри не подобраться.

И «теоретически» здесь ключевое слово. Потому, что не существует преград, которые нельзя преодолеть.

И Савельев это прекрасно доказал. Он бегал как наскипидаренный конь и быстро вырвался вперед, поэтому у меня появилась хорошая возможность посмотреть, как современные ниндзя преодолевают преграду высотой в два с половиной метра.

Я думал, что это будет нечто фантастически-невероятное, типа прыжок в высоту, превышающий современные мировые рекорды…

Но все оказалось гораздо прозаичнее.

Виктор, не добегая до заграждения метров тридцать, швырнул что-то в забор из колючки и, не снижая скорости бега, прикрыл глаза ладонью. Я на всякий случай сделал то же самое – и не зря.

Хлопнуло знатно, аж уши слегка заложило, и даже через ладонь и сомкнутые веки я увидел вспышку. Думаю, если б я ее открытыми глазами поймал, ослеп бы сразу. А так руку опустил, глаза открыл – и увидел дыру в проволочном заборе, через которую пробежал Савельев, после чего сразу же ринулся по лестнице на вышку.

Я сделал то же самое, правда, на вторую бросился, где и нашел пулеметчика, сидевшего на полу и трущего глаза, из которых ручьем лились слезы. Ясно, поймал сетчаткой край вспышки. Если б перегнулся через борт посмотреть, куда это мы бежим, остался бы без глаз, а так мудрые военные врачи воспаленные гляделки вылечат с полпинка.

Автомат пулеметчика стоял тут же, прислоненный к борту. Это, конечно, зря.