– Сказка ложь, да в ней намек, – отвечаю и продолжаю, показывая попутно картинки.

Буратини отправляется в банк, где его принимает сам управляющий – синьор Карабас Барабас, давно положивший глаз на театр Буратини. Он уже видит себя его директором – с длиннющей бородой, которую Карабас Барабас мечтает отрастить, и девятихвостой плеткой, чтобы куклам жизнь медом не казалась. Управляющий предлагает Буратини сделку – банк одалживает ему пять сольдо на выплату зарплат актерам и долгов кредиторам, а Буратини соглашается стать первым космонавтом Республики. А что? Буратини сделан из дерева, дышать и кушать ему не надо, перегрузок при старте ракеты он не боится, ему и тренироваться не надо. А взамен он спасает театр! На самом деле Барабас уверен, что Буратини из космоса не вернется, не предназначена ракета, которую построил синьор фон Браун, для возвращения. Это полет в один конец, чтобы вечно вращаться на орбите Земли.

Жалко Буратини, вытирает щеки Надежда.

По мне, так совсем не жалко – сам напросился. Но я ничего не говорю, только головой мотаю, чтоб не понять – да или нет. Мило, когда она плачет над книжкой.

– Продолжать? – спрашиваю и показываю разворот с картинкой – Буратини идет домой, раздумывая над предложением Карабаса Барабаса, а мимо несутся машины, в небе светит жаркое солнце Италии, а с домов свисают красно-черные флаги.

Продолжай.

Вернувшись домой, Буратини обнаруживает, что Пьеро целует Мальвину, а та этому рада. Когда-то они играли в одной пьесе, изображая влюбленных, вот и вошло в привычку, наверное. Буратини таких привычек не одобрил и отходил дружка палкой, а верный пес Артемон затем долго гнал Пьеро по закоулкам города. Если до этого у Буратини имелись сомнения – лететь или не лететь, то теперь он решил твердо – лететь. Чтобы стать героем и вернуть любовь Мальвины.

На этом мне захотелось книжку захлопнуть – опять про любовь. Меня подташнивает от нее. Насмотрелась в последнее время. Все-таки правильно, что фильмы – до шестнадцати лет.

Надежда вошла во вкус: продолжай, интересно ведь.

– Устала, – говорю. – Язык не работает, – но понимаю – ничего у меня не получится, ведь Надежда смотрит на меня таким взглядом. Вздыхаю и продолжаю.

Главный конструктор ракеты фон Браун и местные инженеры – Лиса Алиса и Кот Базилио готовят стартовую площадку. Фон Брауну нравится кандидат на первый полет, хотя он предпочел, чтобы это была немецкая кукла, а не итальянская, но поскольку ракета не предназначена для возвращения на Землю, то и Буратини нельзя считать полноценным космонавтом. Так, манекен с микрофоном в животе. В полете от Буратини ничего не требуется, только лежать, докладывать показания приборов да смотреть в иллюминатор.

Однажды Алиса и Базилио, напившись в харчевне «Три пескаря», куда затащили и Буратини, чтобы он за них расплатился, признаются незадачливому деревянному человечку: он никогда не вернется домой. Но к тому времени Буратини уже всё равно – его папа Карло прислал письмо, в котором сообщил, что Мальвина переехала жить к Пьеро, а театром заправляет синьор Барабас с помощью девятихвостой плетки. Смерть на орбите – смерть на орбите. Даже лучше, решает деревянный человечек.

Надежда спит, положив голову мне на плечо. Давно она так не засыпала. Боюсь пошевелиться, чтобы не разбудить. И хочется читать дальше, потому что окончание книги мне нравится. Про то, как Буратини всё же полетел, но, конечно же, не погиб, потому как оказался там, где не предвидели никакие фон Брауны со своими дурацкими ракетами, там, где исполняются желания, – в Стране Дураков. И у него оказалось желание, которое он таил от всех-всех-всех, и для его исполнения ему пришлось пойти на поле, закопать пять сольдо, полить их, чтобы к утру на их месте выросло дерево, исполняющее всё, что ни пожелаешь. И он прошептал заветное желание, точно так, как я его шепчу на ушко Надежды, но она продолжает спать и, наверное, совсем меня не слышит.

13

Папаня и Дедуня опять спорят о боге. А ведь Гагарин в космос летал и никакого бога не видел.

– Если живешь в затапливаемом городе, то не обязательно отращивать жабры, перепонки между пальцами и начинать метать икру, – говорит Папаня.

– Уволь меня от твоих метафор, – отвечает Дедуня.

– Хм, метафора – всего лишь реальность, данная нам в языке.

– Как дела у Ангелики? – спрашивает Дядюн.

– У нее перелом ноги и выкидыш, – Дедуня.

Долгое молчание, только ложечки колоколят в чашках.

– Что молчите? – вступает Дядюн. – Признавайтесь – кто напортачил?

– Ты про ногу или про… про второе?

– К дьяволу ногу!

– Зря ее отдаешь ему, – говорит Папаня. – Это ведь из-за Надежды. Один мертвый котенок вызвал непредвиденную цепь событий. Право, храни нас боги от подобных случайностей.

– Не надо давить на ребенка своими дурацкими полевыми экспериментами, – бормочет Дядюн и громко хлебает. Я даже представляю как – с ложечки, вытянув губы. – Ты доиграешься. И с Ангеликой нехорошо. Вы такое слово – гандон – слышали? Очень, говорят, помогает.

– У девушек есть свойство беременеть, – говорит Дедуня. – И когда в доме на трех мужиков одна баба, всякое случается.

– Я не давил, – говорит Папаня. – Чистая импровизация.

Праздник подслушания продолжается. Сижу за креслом, подобрав руки и ноги, в позе эмбриона. Дверь на кухню нараспашку, свет разбавляет тьму гостиной. Присмотревшись, можно увидеть наклеенные на стенах решетки от яиц. Для звукоизоляции.

– Не кропчись, – говорит Папаня. – Святее Папы только бог. Тем более, она сама. Белокурая бестия. В постели так точно. И не будет никаких детей – ни у нас, ни у кого. Выскоблили. Дочиста. Нельзя работать с эволюцией и продолжать размножаться.

– Ха-ха, очень смешно, – говорит Дядюн. – Ты всё еще веришь?

– Вера, вера, куда в науке без веры? И Гагарина зря всуе поминаете.

– При чем тут Гагарин? – Дедуня. – Ты про монастырь намекаешь?

– А что – не ушел разве? Я и рассылку в ОГАС читал. Так и так, мракобесие одержало очередную победу над царством свободы и необходимости.

– Я один раз был в монастыре, – говорит Дядюн. – Вели мы там оперативную разработку. Гм…

– Пояс Ван-Аллена называется твое мракобесие, – говорит Дедуня. – Или вспышка на Солнце.

– Подобный казус вообще вне сферы моего интереса, – отвечает Папаня. – Хоть монастырь, хоть дацан. Но вопрос происхождения данной концепции меня весьма занимал. Можно сказать, что с нее всё и начиналось.

– Какой концепции? – Дядюн продолжает шумно хлебать.

– Бога, товарищи, бога. У нас ведь любят объяснять всё логикой, не сообразуясь с истиной, которая зачастую к логике никак не относится. Ударила молния, подул ветер, разлилась река – неодолимые силы природы, которые человек и стал отождествлять с некими высшими силами. Логично? Логично. А по сути – издевательство и чересчур оптимистичный взгляд на человеческий разум. Разум – штука экономная, если не сказать ленивая.