Амелия смотрела в потолок, заблудившись в море ощущений и возбуждения, балансируя на краю великолепного открытия. Она не знала, какого именно. С каждой новой лаской внутри нее копилось странное нетерпение.

Его ладонь проникла между ее бедрами. Амелия раздвинула дрожащие ноги, закрыла глаза и отсекла внешний мир. И забыла о необходимости дышать, когда он провел пальцем по ее плоти, лаская самое потаенное местечко. Амелия снова задрожала. Теперь она точно растает, если он снова ее коснется. И все же она жаждала этого.

– Да, пожалуйста.

Она заерзала на столе, безмолвно пытаясь убедить его повторить ласку.

– Здесь?

Он снова коснулся чувствительной точки, и она пробормотала согласие.

– Вот так?

Он проник немного глубже в ее влажный жар, и она почувствовала, что сейчас расплавится. Ее тело сделалось невесомым.

– Да, – охнула Амелия.

– И здесь?

Его палец погрузился в ее глубины, и она застонала от наслаждения. Сейчас она умрет, погибнет на месте из-за греховных, восхитительных вещей, которые Ланден проделывает с ней. Которые она позволяет ему проделывать.

Ланден растирал большим пальцем ее чувствительные складки. Палец входил в нее и выходил. Она подхватила завораживающий ритм и не могла лежать смирно, слишком велико было наслаждение.

Глубоко в ней что-то напряглось и стало расти с яростной силой. Амелия пыталась сдержать ощущения, и все же они ее одолели. Она вцепилась в край стола и стала беспомощно раскачиваться, пытаясь ослабить странное чувство. Что-то непонятное, неизвестное ждало ее, то, до чего невозможно дотянуться, и все же властно манившее, – может быть, обещание восторга и блаженства? Она потянулась к этому обещанию, потому что жаждала, чтобы оно сбылось, жаждала всеми фибрами души. Как обозначить это ощущение, настолько новое, настолько мощное? Приключение. Внутренний мятеж, который смел все знания этикета и законы светского общества.

«Свобода».

Тело Амелии молило, пульсировало желанием, и она больше не могла ждать ни минуты.

– Пожалуйста, Ланден! Пожалуйста!

Она заставила себя открыть глаза. Выгнула бедра, не в силах помешать нарастающему в душе требованию.

– Пожалуйста!

Он снова стал ласкать ее плоть, и мир взорвался. Здесь, на столе, среди рассыпанных кусочков пазла, в луже разлитых чернил она умерла. И встретила свободу с распростертыми объятиями – свободу, завладевшую ею с невероятной силой. Амелия позволила себе забыться, потерять контроль над собой, лететь на облаке чувственности, перевалиться через край и ринуться в водопад. Вниз, вниз… в забытье, в бесконечность, навстречу эмоции, которую невозможно назвать, но такой необходимой, такой жизненно важной, как биение сердца. Главное – никогда не возвращаться.

Она лежала без сил, пока волны ощущений не улеглись. Пока в блаженство не вторглась реальность.

Что он наделал? В порыве потворства собственным прихотям и безумной страсти Ланден нарушил все обеты, совершил бесчестный поступок. Все сопротивление куда-то девалось, когда он услышал ее молящий шепот. Только эгоистичный подонок мог так повести себя. Забыть обо всем, кроме наслаждения, которого недостоин. Как он мог так предать Мэтью? Настолько не уважать его сестру? Прямо здесь, на столе, не больше и не меньше.

Он молча наблюдал, как Амелия открывает глаза, в которых плескались ленивое довольство и некоторое недоумение. Она села и поправила одежду. Все это время он стоял неподвижно, проклиная себя.

В решающий момент его совесть и добрые намерения не имели никакого шанса на победу. Все, чего он хотел, – затеряться в Амелии, ее сладостной бархатистой коже, чувственных губах. Предложить ей наслаждение… Но какой ценой?

– Вы… с вами все в порядке? – спросила она едва слышно, положив руку на его рукав.

– Да.

Почему она спрашивает? Он кажется расстроенным?

– Амелия, я…

Голос дрожал. Так сложно объяснить причины!

– Ничего не говорите. – Она отошла от стола и одернула юбки. – Пожалуйста. Все равно вы ничего не можете сказать.

Он наблюдал, как шевелятся ее губы. Глаза их почти встретились. Она его презирает? Что же, так ему и надо. Ее реакция не отличалась от его собственной. Но он так и не увидел ее лица. Она промчалась мимо и выскочила за дверь.

Ланден пустил Хейдиза галопом и поскакал по забитой экипажами Роттен-Роу. Он, как никто, понимал лошадей, и верхом на коне ощущал себя в своей стихии. Он почти не обращал внимания на громоздкие кареты и надоедливые парные двухколесные экипажи.

Прошлой ночью он был готов проглотить Амелию живьем, спеша заполнить пустоту души той живой, горячей добротой, которую она собой олицетворяла. Покой и наслаждение, обретенные в ее объятиях, до сих пор жили в нем. А теперь он находил утешение только в воспоминаниях.

Ланден разразился проклятьями, потому что готовился всеми способами противиться соблазну, которым была для него Амелия. Но все было бесполезно. Он поддался желанию и не смог ей отказать. Слова отказа оставались столь же недосягаемы, как жасминовый аромат, которым пропиталась его одежда.

Его терзали неотступные и мучительные угрызения совести. И все же, если запереть их в дальнем уголке души, где они будут гноиться и распространяться, как опасная болезнь, его страдания не прекратятся. Последнее десятилетие доказало это.

Его сердце пыталось игнорировать невысказанную мольбу Амелии. Возможно, ему следует понять свои чувства, вынести их на свет, чтобы они не имели силы над его будущим. Дьяволу известно, что она нуждается в том, кто сгладит ее импульсивность. Если бы только он был тем, кто ей нужен!

Погруженный в самообвинения, изнемогая от противоречивых эмоций, Ланден направил Хейдиза в соседний с Лэм-стрит переулок. Черт возьми, он так же бесшабашен, как она прекрасна. Вчера вечером ее упрямство и непреклонная решимость сломили все его доводы. Все сопротивление. И все же вина лежала на нем.

Щупальца сожаления обвивали его сердце, и он распрямил плечи, словно пытаясь их стряхнуть. К своему стыду Ланден сознавал, что вчера был почти счастлив. Он был не в силах представить, что Коллинз или любой другой человек получит право наслаждаться сладостными изгибами и нежной кожей Амелии, лежать с ней в постели.

Боль сжала его грудь, такая острая, что он едва не натянул поводья.

Проклятый глупец! Когда она попросила помощи, кровь зашумела в его ушах так громко, что он едва расслышал ее вопрос. Дважды он приходил к одному и тому же безумному заключению: судя по всему, его сердце все еще живо и способно на чувства.

«Ревность».

Еще одно неуместное осложнение. То, которое способно убить человека легче любого меткого выстрела. Самая веская причина собрать вещи и навсегда покинуть Лондон.